Русский Фольклор

Две былины, о которых пойдет речь, объединяет то, что историческая основа обеих тесно связана с деятельностью князя Владимира Мономаха. Оригинальное название известной в очень небольшом числе вариантов первой былины — «Князь Глеб Володьевич» — принадлежит самим ее исполнителям. В былине речь идет об успешном походе новгородского князя на Корсунь. Поход предпринят из-за ограбления русских судов и жестокого обращения с задержанными в этом городе русскими моряками. Bee записи производились на пространстве древней Новгородской земли.
Уже А. В. Марков, осуществивший в конце XIX в. первые фиксации этой былины на Зимнем берегу Белого моря, усматривал историческую основу ее в походе на Херсонес новгородского князя Глеба Святославича в 1077 г. Эпическое прозвание главного персонажа Марков объяснял как результат слияния в народной памяти этого исторического имени с именем князя Владимира Всеволодовича Мономаха. Дело в том, что согласно «Истории Российской» В. Н. Татищева и еще одному источнику, пересказанному Э. Муральтом, оба они возглавляли поход, предпринятый по просьбе византийского императора Михаила VII Дуки на отложившийся от его власти Херсонес, который русские именовали Корсунь.
В свое время Н. М. Карамзин скептически отнесся к сообщению Татищева, поставив, однако, ему на вид только неточности в упоминании о событиях того времени в Византии. Крупнейший византовед В. Г. Васильевский, признав текст Татищева «очень ценным», несмотря на «некоторую путаницу» и «неопределенность хронологии», подверг внимательному рассмотрению исторический фон этих событий. Согласно прямому смыслу татищевского известия, поход Глеба и Владимира имел место в 1076 г. или немного позже. В. Г. Васильевский, поправляя дату Татищева, отнес поход ко времени не позднее осени 1074 г. Поправка вызвана тем, что с этого времени начинается перечисление походов Мономаха в его «Поучении», где Васильевский не нашел подходящего известия. Поэтому он думал, что Владимир ходил с Глебом на Корсунь в 1073 или 1074 г., т. е, до достижения двадцатилетнего возраста, с которого князь начал описание своих походов. М. Д. Приселков, поддержав связанные с этим другие соображения Васильевского, отверг, однако, достоверность самого известия Татищева, — без конкретного разбора и, по-видимому, не вникнув в аргументацию Васильевского. По словам Приселкова, «известие Татищева <...> приходится отвергнуть, потому что в Поучении Владимир этого похода не упоминает, а Глеб сидел в годы предполагаемого похода в Новгороде». Исследователь средневекового Херсонеса А. Л. Якобсон, соглашаясь с Васильевским, не сомневался в достоверности сообщений Татищева и Муральта и принял датировку похода 1073 или 1074 г. М. В. Левченко в своей книге о русско-византийских отношениях ограничился тем, что повторил негативное высказывание Приселкова об известиях Татищева и Муральта, не вдаваясь в рассмотрение вопроса о походе.
Б. А. Рыбаковым этот вопрос обсуждался уже в связи с былиной о Глебе Володьевиче. Общая достоверность сведений Татищева не вызывала сомнения у Рыбакова, он соотносил их с другими историческими данными, рассматривая под этим углом зрения былинный текст. «Князь Глеб Святославич, — пишет Б. А. Рыбаков, — княжил в это время в Новгороде и из корсунского похода в Новгород же и возвратился; былина иногда начинается так:

Там ведь был-то жил князь да в Новеграде, Там-то жил-то ведь как князь да Глеб Володьевич.

В конце былины, вслед за описанием победы над войском корсунян, говорится, что

Уходили они на святую-то Русь, да ишше в Новгород.

Исторической действительности соответствуют и строки:

А в том же было во городе во Корсуни Ни царя не было ни царевича».

Напомнив, что «мятежный Херсонес передаивал пору безвластия», приведя сведения Якобсона о высоких налогах и пошлинах в Херсонесе того времени и заметив, что «одним из важных элементов былины является красочное описание небывалых и непомерных таможенных сборов», Рыбаков пишет, что «историческая обстдновка 1066—1074 гг. обрисована нашей былиной очень верно», но что «В. Г. Васильевский, поправляя Татищева, относит поход не к 1076, а к 1073—1074 гг.».
Однако относительно участия Владимира Мономаха Рыбаков с Васильевским не согласился. Он пишет: «В 1073—1076 гг. Владимир находился на Волыни, воевал в Польше и Чехии и был очень далек как от Новгорода, так и от Херсонеса». В данной связи Б. А. Рыбаков высказал предположение, что «Татищев неправильно понял имевшийся у него источник» и что на самом деле вторым участником похода был князь Владимир Ростиславич, которого летопись называет Володарем. Рыбаков напоминает, что «Володарь Ростиславич, как и его отец, был участником ряда причерноморских авантюр, он отвоевывал Тмутаракань, кратковременную вотчину своего отца. К Тмутаракани же имел отношение и Глеб Святославич, оставивший там эпиграфический след — знаменитый тмутараканский камень 1068 г. с записью об измерении Керченского пролива. Киевскому князю было естественнее всего послать в византийские земли именно Глеба и Володаря, которые очень хорошо по личному опыту знали обстановку в Причерноморье. Былина „Глеб Володьевич", — продолжает Б. А. Рыбаков, — отразившая и конечную цель похода, и безвластие в КорсунИ, и таможенные тяготы, слила двух князей воедино, и если один из них, несомненно, Глеб Святославич тмутараканско-новгородский, то другой, по всей вероятности, — Володарь Ростиславич, но не Владимир Мономах».
Таковы основные моменты историографии вопроса. После А. В. Маркова специальное рассмотрение былины в связи с исторической обстановкой и отраженными былиной событиями осуществлено только Б. А. Рыбаковым. Можно было бы не обращаться более к этому вопросу, если бы не три обстоятельства.
Во-первых, остаются сомнения относительно того, бесспорно ли предпочтение Володаря Ростиславича Владимиру Мономаху, о котором достаточно определенно идет речь у Татищева. Дело в том, что, согласно летописи, первое появление Володаря в Причерноморье произошло на несколько лет позднее похода на Корсунь —в 1081 г., поэтому знание тамошней обстановки по личному опыту в 70-х гг. у него, вероятно, еще отсутствовало. Кроме того, отец Володаря Ростислав незадолго до того дважды прогонял Глеба Святославича из Тмутаракани, отнимая у него княжение военной силой. В связи с этим оказывается спорным предположение, что киевский великий князь счел за лучшее поручить именно Глебу и Володарю совместное руководство походом.
Во-вторых, хотя соотнесение исторических обстоятельств похода Глеба Святославича с былиной дало достаточно очевидные результаты, остается существенное различие: Глеб исторический наказывал корсунян за отпадение от власти византийского кесаря, а Глеб былинный вызволяет русских моряков и возвращает отобранные у них в Корсуни богатые товары.
В-третьих, остается неуточненной дата похода. Б. А. Рыбаков в конце пишет о нем как о походе 1073—1076 гг., оставляя, по-видимому, открытым вопрос, в каком именно году поход был совершен.

Смутившие Карамзина неточности в изложении византийских событий достаточно очевидны. Но как раз они заставляют полагать, что текст действительно взят В. Н. Татищевым из какого-то русского источника без существенных изменений. Татищев счел нужным поправить неточности только в примечании. Привожу примечание тоже полностью: «Михаил Дукас, сын Константина Дука, а Роману Диогену пасынок, воцарился в 1071-м, имел войны с разными, яко турки, болгары и кроаты, а паче с разными бунтовщиками; для того он папу о помощи просил, но Никифор, его воевода, согласуясь с турки, его в 1078-м престола лишил и постриг во студитский монастырь, где он был 6 лет, и учинен епископом Ефеским, а умер во время Алексея Комнина».
Процитирую также краткое сообщение Э. Муральта. Оно снабжено отсылкой к опубликованному в конце XVIII в. труду аббата Одерико, писавшего историю генуэзских колоний, но, как установил еще В. Г. Васильевский, в опубликованной части сочинения Одерико этого известия нет, поэтому приходится вслед за Васильевским полагать, что Муральт сделал выписку из несомненно использованных им неизданных бумаг Одерико. Под 1074 г. Муральт пишет, что обитатели Херсонеса, «не смогши получить от императора определенные торговые привилегии, восстали против его власти. Он вызвал против них Всеволода, великого князя России, который туда отправил своих сыновей Владимира и Глеба».
Требуют объяснения смысловые расхождения двух источников. Они, в сущности, незначительны. У В. Н. Татищева адресат императора — великий князь Святослав, который принимает решение вместе со своим братом Всеволодом, затем умирает, после чего Всеволод, ставший великим князем, завершает начатое. У Муральта адресатом и принимающим решение назван великий князь Всеволод. Такое смещение вполне могло произойти при сокращении источника, аналогичного источнику Татищева. У последнего речь идет об «отречении» корсунян от власти императора, в источнике Муральта — о их восстании, причем указана причина его — неполучение торговых льгот, отсутствовавшая, по-видимому, в источнике Татищева. В данном случае два источника лишь дополняют друг друга, не расходясь по существу. Следует также заметить, что источник Муральта, по-видимому, вследствие непонимания иностранцем сущности различий в русских словах «сын» и «сыновец» назвал обоих участников похода сыновьями великого князя Всеволода, хотя Глеб был его племянником, а не сыном.
Теперь попытаемся выяснить степень вероятности предположения, что в источнике В. Н. Татищева речь шла не о Владимире Мономахе, а о Володаре. У Татищева Владимир вполне ясно назван племянником великого князя Святослава. Таковым действительно являлся Владимир Мономах. Володарь Ростиславич приходился Святославу двоюродным внуком. Если в тексте идет речь о нем, то слово «сыновец» употреблено в необычном значении, параллель чему засвидетельствована в источниках пока только один раз — в «Слове о полку Игореве», где в одном случае сыновцами названы удельные князья по отношению к великому князю киевскому, который не приходился им дядей: «Тогда великий Святъслав изрони злато слово слезами смешано и рече: О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде!». Если у Татищева речь идет о Володаре Ростиславиче, то он же нетрадиционно назван в последней фразе сыном Всеволода. Есть случаи, когда в письменных памятниках того времени слово «сын» применено к удельному князю, если речь идет о его отношении к князю киевскому, не являющемуся отцом этого князя в обычном смысле. Но подобные случаи засвидетельствованы только в прямой речи при обращении к этим удельным князьям. Поэтому текст Татищева сюда отнести нельзя. К тому же было бы странно, если бы в обеих фразах применялось нетрадиционное словоупотребление только при наименовании Владимира, тогда как при наименовании Глеба в тех же фразах словоупотребление оставалось традиционным.
Если мы все-таки предположим, что в источнике Татищева речь шла о Владимире (Володаре) Ростиславиче, а не о Владимире Всеволодовиче, то приходится считать, что Татищев сознательно внес по меньшей мере два изменения в приводимый им текст только затем, чтобы превратить одного князя в другого. Такую текстовую операцию нечем объяснить. Поэтому в дальнейшем изложении мы будем исходить из посылки, что подобных изменений в рассматриваемом тексте нет. Поскольку среди действовавших в то время и известных нам по летописям русских князей был только один Глеб и только два Владимира — Мономах и Володарь Ростиславич, исходим из того, что в тексте идет речь именно о Глебе Святославиче Новгородском и именно о Владимире Всеволодовиче Мономахе. Посмотрим, насколько это согласуется с данными других источников.
Последняя фраза татищевского текста может быть истолкована следующим образом: после смерти Святослава от греков пришло известие, что Михаил умер и воцарился Никифор. Всеволод же к тому времени распустил войско и вернул из Корсуня своего сына Владимира. Поскольку Святослав умер в декабре 1076 г., а Никифор воцарился в Константинополе весной 1078 г., завершение корсунского похода приходится именно на этот отрезок времени.
Когда русское войско отправилось в Корсунь, прямых сведений нет. Однако из текста ясно, что решение о походе Святослав и Всеволод приняли незадолго до смерти Святослава. Выражение «Владимира сыновца и с ним сына Глеба послал на корсунян» означает распоряжение о походе, а не фактическое выступление войска в поход, который требовал, конечно, подготовки, требовал и освобождения от других дел самих князей, назначенных возглавить это военное мероприятие, не связанное с насушными интересами русских княжеств. Поэтому сам поход состоялся, вероятно, уже при Всеволоде, после смерти Святослава (кстати, именно таков прямой смысл известия Муральта), т. е. в 1077 г. Согласно былине, князь Глеб отправился в Корсунь из Новгорода. Это не противоречит данным летописи: Глеб был новгородским князем 10 лет — с 1069 по 1078 г. Отправление Глеба с войском в Корсунь из Новгорода могло состояться только после вскрытия рек весной 1077 г. Подготовка же к походу должна была происходить в Новгороде зимой.
Обратимся к «Поучению» Владимира Мономаха. Он пишет: «И Святославъ умре, и язъ пакы Смолиньску, а и-Смолиньска той же зиме та к Новугороду; на весну Глебови в помочь». Поскольку Святослав умер 27 декабря 1076 г., речь идет как раз о зиме мартовского 1076 г. и о весне 1077 г. (согласно тогдашнему календарю, год начинался 1 марта). Правда, по поводу выражения «на весну Глебови в помочь» Н. М. Карамзин высказывал предположение, что Мономах помогал Глебу, «воевавшему тогда, может быть, с соседственною чудыо».
Однако это не более чем домысел, так как о столкновении Глеба с чудью в летописях говорится только в отношении весны следующего года. С. М. Соловьев полагал, что Владимир помогал Глебу не против чуди, а против Всеслава Полоцкого. Но и это только догадка, которая ничем не может быть подтверждена, кроме общего соображения, что Всеслав враждовал с Глебом. Известно, что Глеб с новгородцами нанес поражение Всеславу у стен Новгорода на 9 лет раньше, последующий же поход Всеслава к Новгороду, согласно перечню Мономаха, был только год спустя после того, как Мономах помогал Глебу.
Поэтому, если опираться на конкретные указания источников, слова Мономаха о его прибытии в Новгород и помощи Глебу можно связать только с сообщениями Татищева и Муральта о совместном походе Владимира и Глеба против корсунян. Слова же Татищева о том, что Всеволод отозвал Владимира из Корсуня, следует отнести к лету 1077 г., когда, согласно «Поучению», Мономах совершает поход «со отцемь подъ Полтескъ». Что же касается Глеба, то он, очевидно, должен был вернуться в Новгород не позже ледостава к зиме того же года, поскольку следующее летописное известие о нем застает Глеба на севере весной 1078 г.
Таким образом, нет оснований полагать, вслед за В. Г. Васильевским, что поход происходил на несколько лет ранее, чем он помещен в известиях В. Н. Татищева. Нет, как видим, и причин для предположения, что Татищев об участии в этом походе Владимира Мономаха сообщил ошибочно. Перед нами случай, когда уникальное татищевское известие не только согласуется с данными сохранившихся летописей, но и прямо подтверждается перечнем походов в «Поучении» Владимира Мономаха.

С. Н. Азбелев
УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДА И НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ

Продолжение: Союзник Владимира Мономаха и его противник (2)