Русский Фольклор

Исторические песни из Русского Устья

На утреннем несходимом красном солнишко

На утреннем несходном красном солнишко.
Собирались Ермаки во единой круг,
Во единой круг хлеба кушати.
Атаманом бул Ермак Тимофеевич,
Есаулом бул Ермак со Дунай-реки-
Лосташка Лаврэнтий сын-от.
Тут плула-то виплувала лодка коломенка.
Заражали они тут пушку-ту менную,
Насыпали они в пушку пороха мелкого,
Тут стрэляли вдоль по лодке по коломенке.
Тут спроговорэл-то Ермак Тимофеевич:
«Мы убили, рэбэты, посла сарского,
Уступили казну сарскую.
Уж агде станем, рэбэты, зиму зимовачь?
Уж агде станем, рэбэты, под Кучум-город.
Ми Кучумское-то сарство вижгём, виплиним,
Ми Кучума старика-от во полон полоним,
Ми Кучумиху старуху-то за шиба вожьмём.
За это нас государ-сар пожалует».

(Записано от С. П. Киселева 15 IV 1946 в селе Косухино).

---

Про Скопина

Скакал тут Скопин горы на гору.
Он бистрые речки перэпрыгивал,
Он круглые ожёра промеж ног пущал,
Он гража, болота хвостом заштилал.
Прыезжаёт Скопин во посольской дом.
Во посольской дом, в юрту съезжую.
Садился Скопин на ремончату стул,
На ремончату стул, за дубовый стол,
За дубовый стол, по конец стола.
Видёргивал гумажечку он гербовой лист,
Видёргивал чернилничку аргадскую,
Брал перо он лебединое,
Он писал ерлычки скорописемки
Тому королю, королю шведскому:
«Ти, шведской мой король,
Будь ти мой старшой брат,
Дай мне вспоможье великое.
Окружила круг меня литва поганая,
Не дает мне не пройчи и не проехачь.
Дай мне силушку иж троих жемель:
Иж первой из жемли немцов-каливерцов,
Иж другой из жемли, жемли греческой,
Иж треэччой из жемли, иж жемли шведской».
Выходил Скопин на святую Русь,
Виходил Скопин во болыну серков.
Служил он молебны великие:
«Ох же, мачь ти божья, прэчиста бугуродица,
Ещё та була Шэранея Прэмудрая,
Победичь-то дай этту твар поганую».

(Записано от С. П. Киселева 15 IV 1946 в селе Косухино).

—

Марынка-волшебница

Жяла она, зарэзала любовника.
Из ясных из очей умела чары наточачь,
Из ево из кошчей велела кроваточку струбичь,
Из его из чела пирог велела испекчи.
Собрала она гошчей:
«Ох ви, гошчи-воспода,
Загану я вам загадку.
Умейче отгадачь:
«Я во миленьком живу,
На миленьком сижу
И милым потчую».
Из них онна красна девица прызадумалашь,
Прызадумалашь, прызаплакалашь:
«Охти, гой еси, Марынка-безбожница,
Оберну я чеба сукой гончевою,
Гончевою и бесхвостою».
(И обернула).

(Записано от С П. Киселева 15 IV 1946 в селе Косухино).

—

Сусанин-старик

От грома, от шнегу
Два братца шли до ночлегу.
Иссохли, измокли-
И нет нитки сухой,
В позное тут врэмо
Постучали в окно.
Навстрэчу виходит
Казак молодой.
«Зайдите, робэты,
У нас избушка нова,
Во вшякое врэмо
Стоит нагрэта».
Вокруг этот домик
Иконы стоят,
Прэд казной иконе
Лампаты вишат,
На казной лампаче
Тут швечи горят.
Большой-от столик
Стоит впирэде,
Огромная скачерчь
На стол полстена.
Русская закуска
Вшегды пред гошьми,
Нарезан хлеб ломчами
Стоит на столе.
Впрэди пред иконой
Сусанин-старик
На коленях стоит,
Он бога-то прошит,
Прошит и молит:
«Споши, Михаила,
«Споши, Михаила,
Вот ево могила».

(Записано от С. Е. Чикачева 18 IV 1946 в селе Кузьмичево, строки 10—12, 12—24 «лизки к тексту думы К. Ф. Рылеева «Иван Сусанин»).

—

Стеньки Разина сынок

Во славном было во городе во Астрохэне
Проявился здесь млад детинушка незнамовой человек.
Незнамовой человек, добрэ хороший, да по городу он погуливает,
Как желён сафьян сапожки на шёлковых на чулках,
Алой бархатной кафтанец на онном плече ношил,
Ворзуменсковой кушачок за один конец волочил,
Со прызументами черну шляпу на онном уже ношыл.
Ешшо шшапером, офицерам-че поклон к нима не даёт,
Востраханскому губернатору под суд к нему не идёт.
Ещо стали у детинушки-ту спрашивачи:
«Ти откуль взялся, детинушка, незнамовой человек,
Ти казанской, али московской, али востраханской?».
«Не казанской я, не московской я, не востраханской,
Я со Камень со реки да Стеньки Разина сынок.
Ещо завтра-че поутру мой батушка к вам в гошчи будет,
Умейче ево стрэчачь, умейче потчевачь.
Востраханский губернатор, больше денежки наши!».
Как по утру тут и ранним-ранёшенько,
Насходило тут румено красно-солнишко,
Нис по Камень по реке лекча лодочка-плула.
Как сидят во ношу грэбцы да ше удалые молодцы.
Во шэрэдине-че да сидел Стенька Разин атаман.
Он крычал, братцы, ровэл да зычным своим голосом:
«Увжя, где мой сынок, сын возлюбленный мой?».
Ешшо во ту пору как люди вше испужалися,
Новы храмы-че пошаталися, пошаталися,
Востраханскому губернатору шмерчь случилася,
Его буйна голова с тех плеч покатилася.

(Записано от С. И. Киселева 12 IV 1946 в селе Косухино).

—

Рэчка Киевка

По начале ей було шветлого мешесу,
Ис-под камешка камня серово
Испод кустичка част ракитово,
Тут чечот, братцы, бегот рэчка бистрая,
По названию було рэчка-рэчка Киевка.
Шыроко рэчка разливалаша,
С берэжками рэчка поравнялаша.
Что по этой-то по рэке плывут стадо лебедей,
За лебедушками плула легка веточка.
Хорошо она була изукрашена,
Алым бархотом обколочена,
Носкорма у ней подзолочена,
Как в ношу тут сидел атаман с тружьём,
Во корме-тоазина сынок сидел есаул с копьём,
В шереди-че стояла золота кажна.
На кажне-то сидела красна девица,
Атаманова полюбовница,
Есаулово ронна шестрычка.
Она плакалашь, улливалаша,
Правой рученькой прикрывалаша.
Тут спроговорэт атаман с тружьём:
«Ти зачем, зачем, девка, с вечор
Ти плакала, ти улливалаша?».
«Сновидением мне прывидалоша:
Атаманушку-дружку бучь убитому,
Есаулушку-братцу бучь пойману,
А мне, красной девице, во чюрме сидечь».

(Записано от С. П. Киселева 16 IV 1946 в селе Косухино).

—

Из-под камешка рэчка разливалася

Испод камешка рэчка разливалаша,
С берэжочками поравнялаша.
По этой бистрой рэчке плула веточка.
Ну, хорошо как, братцы, ветка изукрашенная:
Ещо нос-корму у ветки подзолоченна,
Рытом бархотом ветка обколоченна.
Во ношу сидит, братцы, есаул с тружьём
Во кормэ сидит атаман с копьём.
Ну пошерэть ветки лежит золота кажна.
На кажне, братцы, красной коврычок,
На ковру сидит красна девица,
Атаманова, братцы, полюбовушка,
Есаулово, братцы, ронна шестрычка.
Сновидением она во шне видела:
«Атаманушку-дружку бучь убитому,
Есаулушку-братцу пойманному,
А золотой кажне бучь похищенной,
А мне, красной девице, полонёной бучь».
Тут спроговорэл, значит, атаманушко-дружок:
«Ну, не может бучь, — сказал-би, — и уж так же шбудетца,
Ну, станем пичь-попивачь да зелена вина».
А ну тут спроговорэла да красная девица:
«Ну, как пичь-то, ви, пичь-то, только не виспивайчися!».
«Ну может бучь ешшо и не станется».
Вот стали пичь они зелена вина, ну и шильно испилися.
Вдруг награнула погонушка несносная,
Есаулушка-брата уж поймали его,
А атаманушка-дружка солдат на копье держал.
Тут спроговорэл, братцы, атаманушка:
«Ещо прощай, моя душа крашна девица,
Полюбовушка ти моя любезная,
Ну не верыл я чибе, не верыл чибе,
Уш не думал я, сто так и сбудется».
И атаманушко-брат тут и помер.
Поймали есаулушка, повежли его
И посадили ево, есаулушка, во чюрму
И меня, крашну девицу, вместе с ним.
И меня, крашну девицу, вместе с ним
Посадили во чюрму, во глумную.

(Записано от С. Е. Чикачева 4 IV 1946 в селе Кузьмичево).

—

По шинему мору, по хвалынскому

По шинёму мору, по Хвалынскому,
Бегут вибегают трыдцачь кораблей,
Трыдцачь кораблей и три корабличка.
Из них один корабличок наперет бежыт,
Наперет бежыт, как сокол лечит.
Во этом-то кораблике Грышков-атаман.
«Грэбиче, рэбэтушки, погребайче,
Свои буйные головушки прыклоняйче!
За нами, рэбэты, тры погони:
Первая погоня-офицеры,
Вторая погоня-гренадёры,
Треччья погоня-донски казаки,
Донски, подольски и запорожски».
Не ушпел тут молодец слово молвичь:
Не люто жмея в поле прогрэмэла,
Швинцова пуля прошвисчела,
Чугунное ядрышко пролечело.
Ничево корабля не врэдило,
Только вышибало онну доску,
Доскою атамана убило.

(Записано от С. П. Киселева 16 IV 1946 в селе Косухино).

—

Пишот, пишот король шведский

Пишот, пишот король шведской
Восударыне во двор:
«Ти, российская наша восударыня,
Отдай мои ти города.
Отдай Рыгу, отдай Ревень,
Славный город мой Грэждань.
Не отдашти наши города-
Не гневайся ти на меня,
На шведского короля,
Ного шылы прыкоплю,
На твою жемлю штуплю,
Вше фатеры разбергу.
Из конца конец пройду,
Вшех своих любимых енералов-
По купеческим домам.
Еще сам я, король шведской, —
Восударыне самой во двор!».
Еще во ту пору наша восударыня
Запечалиласа Москве,
Покачилаш буйна головушка у ней.
На ту пору, на то времо спроговорэл
Шеремеччьев восподин:
«Ти, российская наша восударыня,
Не крушыса, не тужи.
В пушке пороху довольно,
Пистолеты есчь пры нас».
Тут российская восударыня
Возрадовалаша Москве

(Записано от П. Н. Черемкиной 25 III 1946 в селе Федоровское).

----

Во Иструме, славном городе

Во Иструме, славном городе,
На проезде большой улицы
Стояла шветла шветлица,
Посаженой бул российской граф,
Черношлев Захар Григорьевич.
Он по шветлице похаживат,
Табаку трубку покурыват.
Сам к окошечку-то прыкланиват:
«Ох, талан мой, учасчь горкая,
На роду мне написано,
С уделу мне досталося,
Доставался мне Иструм-город».
«Ох ти, гой еси, прусской король,
Прыкажи меня поичь-кормичь,
Не прыкажошь поичь-кормичь,
Прыкажи меня повипушчичь».
Тут спроговорэт прусской король:
«Уж каки ви люди страшные,
Уж каки ви безбояжные.
Сидят сами во поймони,
Говорят речи не с уклонною.
Не приказываю я поичь-кормичь.
Не прыказываю повипушчичь».
Тут спроговорэт российской граф,
Черношлёв Захар Григорьевич:
«Ах, кабы мне шабля вострая,
Я отрубил чибе би по плеч голову,
Походил би я по твоим могучим по плечам».

(Записано от С. Е. Чикачева 30 III 1946 в селе Кузьмичево).

—

Казак платов в горшчях у хфранцуза

Не яшен сокол летает,
Казак Платов разъизжаёт,
Он по крутой, по гора.
Сам-то на вороном коне.
Шипко-громко проскакал,
Только два словечка сказал:
«Разводные ви солдаты
И онним словом молодцы!
Без розмирушки пийчё
Да желенбво вина,
Без рощоту, братцы,
Получай государевой казны,
Енеральской честь-хвалы».
Черэз закон Платов ступил,
Он так, люди, усы, бороды обрэл,
И у хфронцуза в гошчях бул.
Иво хфронцузу не спрознал,
За купчишко прынимал:
«Ох ти, купчик, мой голубчик,
Ного злачиков беры,
Про Платова раскажи».
«Уж на сто вам казну черачь?
А мозно так иво увидачь —
Казак Платов-братец мой,
Оцца-мачеры онной».
Иво дочь-че не сробела,
Запатрэчикихвачела:
«Ох ти, папенька ронной,
Этот ведь сам Платов, ой!».
На крылечко вибигал он,
Зычным голосом вскрычал:
«Ви где же, мои робэты,
Ви где, донски казаки?
Ах ви, донски казаки,
Дайче ворона коня!».
На добра коня садиша,
Соколиком проличел.
«Ворона ти, ворона,
Хвронцузской ти король!
Ни чибе было, вороне,
Миня, соколика, поймачь,
Алуччепополюгулячь,
Да мишей чибе топтачь!».

(Записано от С. П. Киселева 12 IV 1946 в селе Косухино).

—

Шмерчь александра

Александров обещался
К рождеству домой прыбучь,
Вше празднички настало —
Александры дома нет.
Ево матушка ронная
Она вшем сердцем крушит,
Молода жена-супруга
День и ночь она не шпит.
Тут двенадцать учитантов
Ордена-знаки несут.
Двенадцачь енералов на кладбище
На голове ево несут.

(Записано от П. Н. Черемкиной 25 III 1946 в селе Федоровское).