Русский Фольклор

В. В. Коргузалов
Музыковедческие аспекты построения свода русского эпоса

В XVII томе ежегодника «Русский фольклор» предлагается организовать Свод былин по общей сюжетной схеме, «избегая каких-либо из существующих опытов внутрижанрового подразделения былинного эпоса». Логически обусловленный сюжетный ряд объявляется ведущим конструктивным принципом Свода, «позволяющим дать достаточно удобную, но подчеркнуто-условную группировку материала».
Вместе с тем отечественное эпосоведение на рубеже прошлого и настоящего столетий и особенно в советский период усиленно разрабатывало проблему характеристики местных эпических школ и их взаимосвязей. В этом процессе немаловажную роль играли все более тесные контакты исследователей-словесников и музыкальных деятелей, этномузыковедов: Рыбников — семинаристы, Гильфердинг — Мусоргский, Истомин — Дютш, Сперанский — Янчук, Ляцкий — Аренский, Григорьев — Тезавровский, Марков — Маслов, Озаровская — Каратыгин, Астахова — Гиппиус, Эвальд, Рубцов, Ф. Соколов, Добровольский, Коргузалов; Арефин — Листопадов, Сердюченко и т. д. (впрочем, Листопадов — это особый случай).
Филологические школы в основном приходили к пониманию местных стилей в эпосе достаточно косвенным путем, на уровне сравнения местных репертуаров сказителей и вариантов якобы исконных сюжетов. До настоящего времени имеет место генеалогический взгляд на происхождение и развитие былинного эпоса, будто бы сложившегося типологически в некоей географической точке Киевской Руси в «киевский» же период, затем мигрировавшего во времена «продуктивного» периода XIII—XVII вв. в направлении Московии и Новгородчины и далее в разное время — на Северо-восток, где в «поздний северный период» произошла консервация, дожившая до наших дней. Генеалогическая концепция единой территориальной прародины былинного эпоса, естественно, ограничивала понимание местных стилей, ярко различных и обстоятельно описанных собирателями конца XIX—начала XX в. Однако ведущие фольклористы-филологи нашего времени и в первую очередь А. М. Астахова, имевшая за плечами долгий путь совместной с этномузыковедами творческой работы, преодолевают барьер этой концепции в сравнительных характеристиках сказительского искусства, конструктивных принципов стиховой импровизации, стихосложения и самого напевного языка, приходят к пониманию роли напевной стилистики в определении региональной типологии текстов.

Если говорить в самом общем плане, мы имеем сегодня дело лишь с двумя совершенно несовпадающими сказительскими стилями в эпосе. С одной стороны, это — обонежские сказительские школы, имеющие много общих черт в своих тирадных стиховых конструкциях с эпическими стилями южных славян, украинцев. С другой стороны — архангельский сказительский стиль, проявляющий определенные конструктивные связи с донскими былинными песнями, стиль которых исторически значительно удален от архангельского, но претендует на общую древнейшую прародину в иной диалектно-родовой среде, нежели обонежский стиль. Возможно, промежуточной миграционной территорией была здесь Ростово-Суздальская земля.
С музыковедческой и соответственно со стиховедческой позиций важно отметить принципиально-рапсодический стиль сказительских школ Обонежья и принципиально-ансамблевый стиль сказительства на Архангельщине («подпевающее» подключение к рапсоду). Ансамблевый стиль сказительского искусства (как и ансамблевый причетный стиль) представляет собой самобытное явление, отличающееся от песенного хорового стиля. Стиховые конструкции совпадают с народными терминами: «петь стихи», «сказывать стихи (старины)», невеста, а потом; подруги (или одновременно) причитают — «стиховодничают».
Первым обратил внимание на особые напевно-стиховые формы в искусстве сказителей Обонежья филолог П. Н. Рыбников в середине XIX в. В 1895 г. был напечатан сборник Е. А. Ляцкого «Былины Ивана Трофимовича Рябинина» с образцами напевов, снятых с фонографа А. С. Аренским. Думается, не без инициативы последнего Ляцкий публикует тексты в структурной графике стиховых тирад. Этот пример графической подачи структуры текстов повторяет А. М. Астахова в книге «Былины Ивана Герасимовича Рябинина-Андреева» (совместно с В. Н. Всеволодским-Гернгроссом), затем в приложениях внутри второго тома «Былин Севера».
Музыковедческое толкование тирадно-стихового онежского сказительского стиля в отличие его от архангельских эпических напевных форм приводят в заметке о напевах к первому тому «Былин Севера» Е. В. Гиппиус и 3. В. Эвальд. Е. В. Гиппиус в своем обстоятельном исследовании сборника М. А. Балакирева, где приведена в обработке последнего былина в записи Г. О. Дютша от Трофима Рябинина, проникает в механизм конструирования напевных стиховых тирад сказителем и предлагает метод их реконструкции на тексте.
Развернутая музыковедческая характеристика архангельского сказительского стиля содержится в работе А. Л. Маслова «Былины, их происхождение, ритмический и мелодический склад», на которую ссылается и Е. В. Гиппиус.
Вторичным явлением в эпосе следует считать былинные, балладные, притчевые хоровые песни строфической конструкции (на сюжеты, известные по сказительским прототипам). Наиболее компактно эта разновидность лиро-эпического жанра представлена в местной казачьей традиции Дона, нижнего Поволжья, Кавказа, Урала, Сибири. Среднерусская не-казачья песенная культура эпосом небогата. Но не исключены редкие встречи с «былинными песнями» на Севере России, рапсодическим искусством в среднерусских областях и даже у казаков.
Случаен ли последовательный ряд местных школ, который выстраивает в своих трудах А. М. Астахова: Обонежье — Пинега — Беломорье — Кулой — Мезень — Печора? Именно ей принадлежит утверждение об исключительном господстве рапсодического стиля в эпических жанрах Обонежья. Именно А. М. Астаховой принадлежит наблюдение о сходстве эпической традиции на Мезени и Печоре. Именно ей, донской казачке по происхождению, принадлежит замечание о сходстве структур напевного стиха в былинах Печоры и былинных песнях Дона.
В первом томе «Сводного собрания русских народных песен» под общей редакцией Д. Д. Шостаковича А. М. Астахова, будучи научным консультантом книги и автором филологического вступления к ней, с большим удовлетворением восприняла перекомпановку северных былин, совпавшую с ее схемой, хотя первоначально материал был расположен в обратном порядке: Печора, Мезень, Кулой, Беломорье, Пинега, Обонежье и... дальше никакой стилистической связи со среднерусскими и казачьими былинами не получалось.
Наличие четких границ местных эпических стилей, зафиксированных и принятых отечественной фольклористикой, настоятельно требуют принять в качестве конструктивной основы Свода русского эпоса региональное расположение материала, т. е. как раз по схеме «внутрижанровых подразделений» по местным стилистическим традициям, которые в ряду, предложенном А. М. Астаховой, оказываются взаимосвязанными общей картиной двух (а с учетом печорско-донских связей — трех) миграционных потоков. Господство же посюжетного принципа над региональным разобщит стилистические, диалектные, этнические, структурно-поэтические и другие характеристики, в том числе и и напевные, придаст Своду монотонный характер канцелярской подшивки документов.
Все вышесказанное отнюдь не означает, что мы вовсе должны отказаться от определенной сюжетной систематизации в Своде. Сюжетная схема должна быть применена внутри региональных разделов издания как вспомогательный организующий инструмент.