Метки






Морской Царь И Василиса Премудрая



сказка Морской Царь И Василиса Премудрая
За тридевять земель, в тридесятом государстве жил-был царь с царицею; детей у них не было. Поехал царь по чужим землям, по дальним сторонам; долгое время дома не бывал; в ту пору родила ему царица сына, Ивана-царевича, а царь про то и не ведал. Стал он держать путь в своё государство, стал подъезжать к своей земле, а день был жаркий-жаркий, солнце так и пекло! И напала на него жажда великая. Всё бы отдал — только бы воды испить!
Осмотрелся кругом и видит невдалеке большое озеро. Подъехал к озеру, слез с коня, прилёг на брюхо и давай глотать студёную воду. Пьёт и не чует беды; а царь морской ухватил его за бороду. «Пусти!» — просит царь. «Не пущу, не смей пить без моего ведома!» — «Какой хочешь возьми выкуп — только отпусти!» — «Давай то, чего дома не знаешь». Царь подумал-подумал — чего он дома не знает? Кажется, всё знает, всё ему известно — и согласился. Попробовал — бороду никто не держит; встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.
Вот приезжает домой, царица встречает его с царевичем— такая радостная! А он как узнал о своём милом детище, так и залился горькими слезами. Рассказал царице, как и что с ним было, поплакали вместе, да ведь делать-то нечего — слезами дела не поправишь. Стали они жить по-старому; а царевич растёт себе да растёт, словно тесто на опаре — не по дням, а по часам — и вырос большой. «Сколько ни держать при себе,— думает царь,— а отдавать надобно: дело неминуемое». Взял Ивана-царевича за руку, привёл прямо к озеру. «Поищи здесь,— говорит,— мой перстень, я ненароком вчера обронил». Оставил одного царевича, а сам повернул домой.
Стал царевич искать перстень. Идёт по берегу, и попадается ему навстречу старушка. «Куда идёшь, Иван-царевич?» — «Отвяжись, не докучай, старая ведьма! И без тебя досадно». — «Ну, оставайся с Богом!» И пошла старушка в сторону. А Иван-царевич призадумался: «За что обругал я старуху? Дай ворочу её: старые люди хитры и догадливы! Авось что и доброе скажет». И стал звать старушку: «Воротись, бабушка, да прости моё слово глупое! Ведь я с досады вымолвил: заставил меня отец перстень искать, хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!» — «Не за перстнем ты здесь: отдал тебя отец морскому царю; выйдет морской царь и возьмёт тебя с собою в подводное царство».
Горько заплакал царевич. «Не тужи, Иван-царевич! Будет и на твоей улице праздник, только слушайся меня, старухи. Спрячься вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая; станут в озере купаться, а ты тем временем унеси у последней сорочку и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не сумеешь этого сделать, ты погиб навеки: у морского царя кругом всего дворца стоит частокол высокий, на целые на десять вёрст, и на каждой спице по голове; только одна порожняя, не угоди на неё попасть!» Иван-царевич поблагодарил старушку, спрятался за смородиновый куст и ждёт поры-времени.
Вдруг прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами, все до единой красоты несказанной — ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! Поскидали платья, пустились в озеро, играют, плещутся, смеются, песни поют. Вслед за ними прилетела и тринадцатая голубица; ударилась о сыру землю, обернулась красной девицей, сбросила с белого тела сорочку и пошла купаться; и была она всех пригожее, всех красивее! Долго Иван-царевич не мог отвести очей своих, долго на неё заглядывался да припомнил, что говорила ему старуха, подкрался тихонько и унёс сорочку.
Вышла из воды красная девица, хватилась — нет сорочки, унёс кто-то; бросились все искать, искали, искали — не видать нигде. «Не ищите, милые сестрицы! Полетайте домой; я сама виновата — недосмотрела, сама и отвечать буду». Сестрицы — красные девицы ударились о сыру землю, сделались голубками, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотрелась кругом и промолвила: «Кто бы ни был таков, у кого моя сорочка, выходи сюда; коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь братец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!» Только сказала последнее слово, показался Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и говорит: «Ах, Иван-царевич! Что давно не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведет в подводное царство, ступай по ней смело! Там и меня найдёшь, ведь я дочь морского царя, Василиса Премудрая».
Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича. А Иван-царевич отправился в подводное царство; видит: и там свет такой же, как у нас; и там поля, и луга, и рощи зелёные, и солнышко греет. Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь: «Что так долго не бывал? За вину твою тебе служба: есть у меня пустошь на тридцать вёрст и в длину и поперёк — одни рвы, буераки да каменье острое! Чтоб завтра было там, как ладонь, гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней могла галка спрятаться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!»
Идёт Иван-царевич от морского царя, сам слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает: «Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами обливаешься?» — «Как же мне не плакать? — отвечает царевич.— Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменье острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться».— «Это не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее, всё будет готово!» Лёг спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом: «Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменье острое, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспело».
Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — всё готово, нет ни рвов, ни буераков, стоит поле, как ладонь, гладкое, и красуется на нём рожь — столь высока, что галка спрячется. Пошёл к морскому царю с докладом. «Спасибо тебе,— говорит морской царь,— что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирд, в каждом скирду по триста копён — всё пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрашнему дню всю пшеницу чисто-начисто, до единого зёрнышка, а скирдов не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!» «Слушаю, ваше величество!»—сказал Иван-царевич; опять идёт по двору да слезами обливается. «О чём горько плачешь?» — спрашивает его Василиса Премудрая. «Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, а скирдов не ломать и снопов не разбивать».— «Это не беда, беда впереди будет! Ложись-ка спать: утро вечера мудренее», Царевич лёг спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом: «Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть — все ползите сюда и повыбернте зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто». Поутру зовёт морской царь Ивана-царевича: «Сослужил ли службу?» — «Сослужил, ваше величество!» — «Пойдём посмотрим». Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты, пришли в житницы — все закрома полнёхоньки зерном. «Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь.— Сделай мне ещё церковь из чистого воску, чтоб к рассвету была готова: это будет твоя последняя служба». Опять идёт Иван-царевич по двору и слезами умывается. «О чём горько плачешь?» — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая. «Как мне не плакать, доброму молодцу? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воску».— «Ну, это ещё не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее».
Царевич улёгся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом: «Гей вы, пчёлы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть — все летите сюда и слепите из чистого воску церковь Божию, чтоб к утру была готова». Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воску, и пошёл он к морскому царю с докладом. «Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких слуг у меня ни было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем; выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жёны». Иван-царевич выбрал Василису Премудрую; тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.
Ни много ни мало прошло времени; стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь. «Что так грустен, Иван-царевич?» — «Ах, Василиса Премудрая, сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь».— «Вот это беда пришла! Если уйдём мы, будет за нами погоня великая; царь морской разгневается и предаст нас смерти. Надо схитрить!» Плюнула Василиса Премудрая в трёх углах, заперла двери в своём тереме и побежала с Иваном-царевичем на святую Русь.
На другой день ранёхонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери: «Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовёт».— «Ещё рано, мы не выспались; приходите после!» — отвечает одна слюнка. Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся: «Не пора-время спать, пора-время вставать!» — «Погодите немного: встанем оденемся!»— отвечает вторая слюнка. В третий раз приходят посланные: царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаждаются! «Сейчас будем!» — отвечает третья слюнка. Подождали-подождали посланные и давай стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выломали двери, а в тереме пусто. Доложили царю, что молодые убежали; озлобился он и послал за ними погоню великую.
А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без остановки, без отдыха. «Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?» Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: «Слышу я людскую молвь и конский топ!» — «Это за нами гонятся!» — сказала Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зелёным лугом, Иван-царевича старым пастухом, а сама сделалась смирною овечкою.
Догоняет погоня: «Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?» — «Нет, люди добрые, не видал,— отвечает Иван-царевич,— сорок лет как пасу на этом месте — ни одна птица мимо не пролётывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!» Воротилась погоня назад: «Ваше царское величество! Ни на кого в пути не наехали, видели только: пастух овечку пасёт».— «Что ж не хватали? Ведь это они были!» — закричал морской царь и послал новую погоню. А Иван-царевич с Василисою Премудрою давным-давно скачут на борзых конях. «Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?» Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: «Слышу я людскую молвь и конский топ!» — «Это за нами гонятся!» — сказала Василиса Премудрая; сама сделалась церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а лошадей деревьями.
Догоняет погоня: «Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проходил ли здесь пастух с овечкою?» — «Нет, люди добрые, не видал; сорок лет тружусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролётывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!» Повернула погоня назад: «Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели что церковь да попа-старика».— «Что ж вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые были!» — закричал морской царь и сам поскакал вдогонку за Иваном-царевичем и Василисою Премудрою. А они далеко уехали.
Опять говорит Василиса Премудрая; «Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?» Слез царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: «Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего!» — «Это сам царь скачет!» Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича селезнем, а сама сделалась уткою. Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень; ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орёл убить их до смерти, да не тут-то было: что ни разлетится сверху, вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнёт; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнёт! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. Поскакал царь морской в своё подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.
Долго ли коротко ли — приехали они в тридесятое царство. «Подожди меня в этом лесочке,— говорит царевич Василисе Премудрой,— я пойду доложусь сначала отцу, матери».— «Ты меня забудешь, Иван-царевич!» — «Нет, не забуду».— «Нет, Иван-царевич, не говори — позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться!» Пришёл Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали целовать-миловать его; на радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую. Живёт день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.
Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стала просвиры готовить: взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь. «Разгадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?» — «А что будет? Съедим их — вот и всё!» — «Нет, не угадала!» Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту же минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна. Сколько прислуга царская ни старалась, никак не могла отогнать их прочь. Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать и нашёл её у просвирни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привёл к отцу, к матери, и стали все вместе жить, да поживать, да добра наживать.


 





Оставить комментарий