Русский Фольклор

Книга Юлии Сазоновой «История русской литературы. Древний период» (тт. I—II, Изд. им. Чехова, Нью-Йорк, 1955) уже вызвала отклик в советской прессе. Но внимание рецензента, В. Кузьминой, было сосредоточено на вопросах древнерусской литературы в изложении Ю. Сазоновой, поскольку им посвящена основная часть книги; оценка глав о фольклоре дана В. Кузьминой лишь в самой общей форме.

Устная народная поэзия в книге Ю. Сазоновой составляет содержание первых трех глав в объеме 158 страниц из общего числа 823 страниц обоих томов. Правда, излагая материал древнерусской литературы, автор попутно касается некоторых народно-поэтических элементов в ней и иногда привлекает произведения устной поэзии для сравнения, в томе II отдельную главу посвящает духовным стихам, стоящим на грани письменной и устной поэзии. Но основной материал фольклора рассмотрен в указанных трех главах. При этом фольклор берется не в пределах того исторического периода, которому принадлежат рассматриваемые в книге литературные факты, а во всей совокупности явлений, включая и позднейшие. Так, автор говорит о сказках и сказочниках конца ХIХ-начала XX веков, об опытах сложения былин на темы советского времени и т. д.

В. Кузьмина, разбирая главы о древнерусской литературе, указала некоторые положительные моменты при наличии крупных методологических недостатков. Главы о фольклоре — наиболее слабая часть книги Ю. Сазоновой, хотя нельзя не отметить любовного отношения автора к русской устной поэзии, к ее художественным ценностям. Автор чувствует поэтическую прелесть народной песни, ее изобразительных и эмоциональных средств (первая глава), предостерегает от опасности «анатомического разбора» сказочных тем, который может помешать восприятию сказки как «цельного художественного произведения коллективного автора», восхищается «величественной красотой» былины, «художественной законченностью» ее образов. «Всему найдено в былине, — пишет Ю. Сазонова, -меткое слово, блистательный образ, незабываемый эпитет, — вся древняя Русь уложилась в эпосе. Его поэтическая сила и почти пророческая верность в определении исторических стихий, действующих на Руси, остаются непревзойденными».

Некоторые из общих высказываний о фольклоре, разбросанных по разделу, отражают верное понимание художественной природы фольклора, его значения в быту народа, значения для литературы и языка. Автор подчеркивает, что фольклор нельзя изучать как старину, лишенную связи с современностью, что устная поэзия дает ключ к пониманию России, ее народа; говорит о народности былин, о влиянии устной поэзии на письменную, о том, что устная поэзия является творчеством коллективным; отмечает проявления в фольклоре индивидуального творчества как характерную черту фольклорного развития в позднейшее время.

Но весь очерк не дает настоящего и полного представления о фольклоре. Автор рассматривает материал не в определенной научной системе, а фрагментарно, переходя от одного вопроса к другому часто по боковым связям, уделяя внимание несущественным подробностям и пропуская основное. Брошенные попутно отдельные правильные общие положения не находят своего раскрытия на конкретном материале. Последний кажется порой случайно выхваченным. Эти отрывочные, бессистемно сообщаемые сведения к тому же не всегда верны.

Всю устную поэзию Ю. Сазонова делит на три основных разряда: песню, сказку, былину. Песня, которой посвящена первая глава и часть третьей главы, понимается широко, как все, что пелось (за исключением былины): вслед за песнями свадебными и календарно-обрядовыми называются духовные стихи, украинские думы, похоронные причитания, песни исторические и разбойничьи. В раздел песни почему-то включаются и заговоры, которые, как правило, не пелись ни в старые, ни в более поздние времена.

Несмотря на такой казалось бы широкий охват, идейно-художественное богатство собственно песенного творчества показано слабо. Все внимание в первой главе устремлено на обрядовую песню свадебную и календарную, причем не столько на песню, сколько на обряд и древние верования, с которыми он связан. Бытовая внеобрядовая песня во всем многообразии ее видов совершенно не затрагивается, исключая разбойничью, о которой есть несколько беглых замечаний в третьей главе в связи с разинским циклом. О песнях семейных, любовных, антикрепостнических, тюремных, солдатских, рекрутских и других даже не упоминается. Ни слова нет о рабочих песнях.

Таким образом, многие виды песенного творчества, отразившие разные стороны жизни народа, выпали из поля зрения автора. При полном отсутствии сведений о собирании и публикации песен почему-то упоминается чулковский песенник, ошибочно названный «Собранием русских песен» (вместо «Собрание разных песен») и приписанный совместному изданию М. Д. Чулкова и М. И. Попова.

Глава вторая посвящена сказкам. Сюда же включено и рассмотрение пословиц, поговорок, загадок, скороговорок, причем само обращение к этому материалу основано не на принципиальных соображениях, а вызвано тем, что в речи сказочников встречаются пословицы и поговорки. Из сказок рассматриваются сказки о животных, волшебные и авантюрные (последние два вида без этих наименований). Бытовой сатирической сказки автор касается бегло, лишь в связи со сказочниками. В противоположность первой главе в данной уделяется внимание собиранию, основным сборникам, бытованию и исполнителям. Таким образом, бросается в глаза отсутствие единого плана в построении глав очерка. В выборе сказочников наблюдается случайность. Тема «сказочники советского времени» почти не затронута. Правда, из сказочников советского времени названы Сороковиков и Куприяниха, но вне связи их с эпохой. В историографических заметках встречаются ошибки: например, назван несуществующий сборник Н. Е. Ончукова 1926 года из Западной Сибири.

Наиболее объёмна и развернута третья глава, посвященная былинам. В ней пересказывается содержание ряда былин (с ненужными подробностями), приводится довольно много цитат (порой излишне длинных) Как и во второй главе, даются некоторые сведения по собиранию и публикации, рассказывается о некоторых сказителях (Рябининых, М. Д. Кривополеновой, М. С. Крюковой). Несколько страниц отведено «новинам» М. С. Крюковой. Кроме того, сообщаются сведения по изучению эпоса мифологами и ученьями исторической школы, дается представление о теории заимствования. В главе рассматриваются также разинский и пугачевский циклы исторической песни.

К сожалению, все эти сведения, дающие в целом довольно значительный познавательный материал, изложены так же бессистемно, как и в предыдущих главах, также наблюдается смешение существенного с несущественным, случайность в выделении того или иного вопроса. Так, например, на страницах, посвященных былине о Садко, подробно рассказывается об обычае «кормления воды», о вере в заманивание русалками людей в воду и т. п., дается много цитат из различных вариантов в записях разного времени, говорится о том, как по-разному рисуются отдельные детали (например, каким образом Садко оказывается на дне морском), и совершенно не раскрыты ни идейный смысл былины, ни образ самого Садко. Много ненужных подробностей в непомерно растянутом очерке о Марфе Крюковой.

В разделе «Былины» имеется ряд неверных сведений и устаревших положений, иногда и прямая путаница. Богатыри, по схеме мифологической школы, делятся на «старших» и «младших»; говорится о «пленительном образе „доброго князя"», сохраненном якобы народной памятью в былинах, и о том, что пассивность князя, а подчас и беспомощность только делают его милее народному певцу; былины о ссоре Ильи Муромца с князем Владимиром автор считает не принадлежащими к циклу об Илье, а связанными с Разиным; говорится, что большинство сохранившихся от преследований пугачевских песен почтительны к царице и осуждают Пугачева; переоформленные М. С. Крюковой в былины предания о Балакиреве и о Меньшикове выдаются за традиционные; Добрыня спутан в одном месте со Ставром, в другом-с мужем неверной жены из былины о смерти Чурилы; у Алеши Поповича будто бы нет подлинной верности родине; Василий Щеголенок (имя известного сказителя) отнесен к эпизодическим персонажам былин; встречается курьезная опечатка: в качестве богатыря назван Иван Гостиный двор (очевидно, вместо Иван Гостиный сын).

Для всего очерка о фольклоре характерно отсутствие конкретно-исторического подхода к описываемым явлениям Фольклорный материал берется обычно вне времени. Хотя очерк и нагружен всевозможными историческими справками, но связь фольклорных явлений с исторической действительностью, по существу, не раскрывается. Очерк носит описательный характер.

Очерк изобилует всевозможными литературными параллелями, часто не только неожиданными, но и неубедительными. Не всегда понятен смысл таких параллелей. Так, говоря о контрастности женских образов волшебных сказок, автор вспоминает «На бойком месте» А. Н. Островского и «Снег» Пшебышевского, а в связи с тем, что в былине о Микуле Селяниновиче говорится о его поездке в город за солью — стихотворение в прозе Тургенева «Щи» и «Соль» Бабеля. Вряд ли можно утверждать, что в цикле о Разине еще за два века до Байрона народ создал «великолепный образ Демона, пленительного и страшного» а «странствующий» мотив боя отца с сыном дан в библии, в единоборстве Иакова с богом-отцом.

В очерке явно отразилось незнание автором многих работ советских фольклористов, вышедших еще до написания книги Сазоновой (сборники былин и сказок 1930—1940-х годов с их вступительными статьями, «Русское народное поэтическое творчество», т. I, и другие).

К недостаткам очерка следует также отнести полное отсутствие ссылок на источники приводимого материала.

Все же за рубежом очерк может быть в известной степени полезен. Благодаря живой форме изложения он сможет вызвать интерес к русскому народному поэтическому творчеству и сообщит читателям, пусть отрывочно и бессистемно, некоторые сведения о нем.

А. М. Астахова.