Русский Фольклор

Сведения Новгородской Иоакимовской летописи, обязанные устной традиции, — при соотнесении их содержания с иноязычными материалами средневековья и с записями фольклористов нового времени — помогают пролить свет не только на вопрос об эпических предках новгородского Гостомысла. Более подробные данные НИЛ о самом Гостомысле оказываются полезны в связи с давно дискутируемой проблематикой этнической принадлежности князя Рюрика.
Более 120 лет назад известный собиратель фольклора Е. В. Барсов записал в Олонецкой губернии от выдающегося сказителя былин довольно пространное предание о князе Рюрике. Оно было опубликовано еще в 1879 г... но нельзя сказать о широком использовании его в исторических трудах.
При наивной на современный взгляд интерпретации общий характер взаимоотношений первого новгородского князя с вечевым городом предстает в предании достаточно определенно. Оно дополняет известные летописные данные о добровольном приглашении Рюрика и дает материал для дальнейшего изучения истоков политического устройства Новгорода, согласуясь и с тем, что можно прочесть о Рюрике в Новгородской Иоакимовской летописи. Но последняя важна в данном случае как раз уникальными сведениями, относящимися к его происхождению, спор о котором в науке имеет, как известно, более чем двухвековую протяженность.
Одним из самых значительных событий в дискуссии по варяго-русской проблеме явился двухтомный труд С. А. Гедеонова, изданный в 1876 г. Автор доказывал западнославянское происхождение призванных на Русь князей и само название варягов возводил к прибалтийским славянам. Указав, что у западных славян сокол обозначался словом «рерик», Гедеонов ставил в связь с этим родовой знак Рюриковичей, напоминающий изображение летящего сокола. Говоря, что у вендов существовало племя рерики и был город Рерик, а один из притоков Одры тоже имел такое название, Гедеонов приводил свидетельства источников и о существовании этой формы личного имени у славян: Псковская летопись упоминает о убиении польского воеводы Ририка, а имя Рерик встречается среди имен древнечешских родов, заседавших на богемских сеймах; однако эти свидетельства сравнительно поздние — ХIII—XVI столетий.
У раннесредневековых германских хронистов Гедеонов нашел сведения. что племена прибалтийских и полабских славян именовались по названиям их тотемов, причем племя ободритов или бодричей именовалось рериками. Вместе с тем Гедеонов проследил и такую закономерность: личные имена вендских князей нередко соответствовали названию самого племени. Соответственно, делает вывод Гедеонов, племенному прозванию рерики отвечает княжеское имя Рерик.
Такой вывод был, однако, сделан лишь на основании умозаключений, выведенных из косвенных данных. В средневековых источниках не обнаружено упоминаний о западнославянском князе Рерике. Но собранные Гедеоновым данные позволяют предполагать, что имя Рорик, известное по источникам в ютландской династии только в IX в., было обязано брачному союзу с представительницей славянской династии кородевства бодричей (ободритов). Уже А. Ф. Гильфердинг выяснил, что как раз в IX столетии имели место союзные отношения их с ютландцами, направленные против общего противника — континентальных германцев.
А еще в 30—40-х гт. XIX в. профессор Дерптского университета Ф. Крузе в ряде своих работ подробно обосновал гипотезу, которая ранее, в 1816 г., была высказана Г. Ф. Хольманом, но неотчетливо и мало аргументированно. Согласно этой гипотезе, Рюрик русских летописей тождествен знаменитому в свое время викингу, фрисландскому, а затем ютландскому владетельному графу Рорику. Деятельность его в западноевропейских источниках освещается с 826 по 873 г., но известия о нем содержат хронологические лакуны, позволяющие полагать, что какое-то время он находился на Руси, а не во Фрисландии, где имел лен, полученный от германского императора, и не в Ютландии, где получил лен позже. Рорик был приглашен управлять для того, чтобы оградить Фрисландию от грабительских наездов других викингов, и успешно выполнял эту миссию. Позже, согласно русской летописи, Рюрик оказывается приглашен в сходной ситуации жителями Новгородской земли, которые только что прогнали «варягов», заставлявших платить им дань, В западных источниках нет известия о смерти Рорика. Но под 882 г. сообщено о наследовании его владений другим лицом, что естественно согласуется с данными русской летописи о смерти Рюрика тремя годами ранее.
С наибольшей основательностью и с опорой на широкий круг источников эта гипотеза была обоснована Н. Т. Беляевым в труде, который увидел свет в 1929 г. в Праге на страницах весьма серьезного, но недостаточно широко известного научного издания русской эмиграции. Как обнаружилось, нет препятствий для отождествления Рюрика Новгородского и Рорика Ютландского. Тезис Беляева, что русские и западные источники сообщают об одном и том же историческом деятеле, был вскоре принят рядом крупных специалистов — историков Руси на Западе (Г. В. Вернадский, А. А. Васильев, X. Пашкевич) и даже ведущими русистами в СССР (Б. Д. Греков, В. В, Мавродин и др.). Сравнительно недавняя попытка польского историка X. Ловмяньского оспорить этот тезис не удалась: прослеживая по источникам биографию Рорика на Западе, Ловмяньский не смог заполнить в ней лакуны, которые естественно объясняются деятельностью Рюрика на Руси, а тенденциозность многого в аргументации Ловмяньского недавно была убедительно показана. Автор монографии по варяго-русской проблеме Г. С. Лебедев солидаризировался с выводом о тождестве Рюрика и Рорика; поддержали этот вывод и другие современные исследователи.
Концепцию Беляева и его предшественника Крузе несколько ослабляло отсутствие в привлекавшихся ими источниках реальной мотивировки обращения именно к Рорику Фрисландскому просьбы прибыть для управления Русской землей. Правда, археологические данные свидетельствуют о существовании тогда контактов между жителями Фрисландии и Северной Руси. Но явно выраженные устремления фрисландцев и даже датчан в то время почти не простирались так далеко на восток Балтики. Здесь первенствующая роль принадлежала тогда шведам, у которых, однако, не было политического деятеля с подобным именем. Между тем Рорик Фрисландский по отцу относился к датскому королевскому роду Скьолдунгов. Его политические приоритеты долго сосредоточивались в бассейне Северного моря. Но и став князем Северной Руси, он не перестал интересоваться своими западными владениями, о чем, собственно, и свидетельствует скудость известий русских летописей о деятельности Рюрика. По-видимому, на Руси он бывал эпизодически и только последние годы жизни провел здесь почти полностью.
Привлечение обязанных фольклору известий Новгородской Иоакимовской летописи позволяет теперь ответить на вопрос, остававшийся нерешенным: главная причина обращения славян именно к Рюрику лежала, по-видимому, не в экономической сфере и даже не в политической или военной, а в сфере династических интересов.
<...>
Не место обращаться к истории споров, ведущихся со времен Ломоносова, но приходится отметить, что на нынешнем этапе изучения проблемы как бы возродился тогдашний полемический метод его научных противников, все отвергавших, так сказать, с порога и без серьезного рассмотрения. Теперь оказывается возможным в том же научном журнале, где суммировались накопленные более чем за столетие данные в пользу соотнесенности происхождения Древней Руси с балтийскими славянами, просто упомянуть, что подобные «попытки» в сущности не заслуживают рассмотрения. При этом дается отсылка только к одной из статей ученого, посвятившего там же в предшествующей статье немало страниц именно острову Руяну и соседним с ним территориям поморских славян. А сами обобщенные им труды, включая и написанные с опорой на профессиональное лингвистическое исследование материала, игнорируются.
Один из таких трудов, где речь идет о локализации в Прибалтике «третьего центра» Руси у арабских географов, игнорируется даже в работе, автор которой взялся рассмотреть именно эти три «центра» с опорой на фольклористический аспект. Здесь сказано, что «все попытки» идентификации «Арсы и третьей группы русов — Арсании» с историко-географическими реалиями «выглядели неубедительно», причем особо упомянута «признанная исследователями фантастической деталь о недоступности Арсы чужеземцам, так как местные жители убивали их». Достаточно очевидно, что автор не учел исследование чешского ориенталиста И. Грбека, хотя и ссылается на упомянувшего эту работу А. П. Новосельцева (выразив, впрочем, несогласие с гипотезой последнего).
<...>
Одна из волн переселений, по-видимому, относится к последней четверти VIII—началу IX в., когда происходили вторжения войск Карла Великого в земли велетов-лютичей. Этому этапу соответствуют, как можно полагать, топонимы с основой «волот». Велеты и далее подвергались военному нажиму со стороны Каролингов. Напротив, бодрнчи-ободриты, ставшие союзниками Карла как противники велетов и союзных с велетами саксов и бывшие даже в вассальных отношениях с империей Карла, после его смерти обрели фактическую независимость в период ослабления империи при сыне и внуках Карла Великого. Но укрепившийся в восточной части империи король Людовик Немецкий, а затем его сыновья и внук несколько раз предпринимали вооруженные акции, направленные на приведение к покорности бодричей, как и других славян по Лабе и балтийскому Поморью. Решающих успехов тогдашние походы Каролингов против славян германским королям не приносили. Но они создавали перманентную угрозу, служившую побудительной причиной дальнейших переселений на ранее освоенные уже балтийскими славянами территории у берегов Ильменя. Активизировавшийся около середины IX в., этот процесс завершил давнее общение западных славян и аборигенов Новгородской земли. Оно, как мы видели, получило достаточно определенное отображение в фольклоре.
Старейшина Гостомысл, именем которого открывается перечень посадников Великого Новагорода, возглавил, видимо, основную массу последней итенсивной волны западных славян, составивших тогда главенствующую часть населения возникавшего города. Разрушенный датчанами в начале IX в. Великий город у берегов Балтики возродился к середине этого столетия у берегов Ильменя. Территории, принадлежавшие еще балтийским славянам на западе, не составляли государственного единства ни между собой, ни с Новгородской замлей, но федеративность на уровне координации обороны от внешней угрозы под главенством Гостомысла, как видно, тогда существовала. После его смерти сходную функцию выполняет его внук Рюрик, соединивший в своем лице славянское и датское начала для противостояния внешнему натиску — Каролингам на западе и шведским викингам на востоке.

С. Н. Азбелев
УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДА И НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ