Метки






Особый тип припева в необрядовых лирических песнях 2


Начало: Особый тип припева в необрядовых лирических песнях
 
Заумь в песне — юмористическое средство позабавить слушателей лепетом пьяных в кабаке.
C. Рыбаков летом 1893 г. с этнографическими целями посетил Уфимскую и Оренбургскую губернии. Записывая песни, он обратил внимание на тарабарщину, вносимую певцами в произведения и дал определение ее назначению: «Песни на таком языке и мелодии в роде инородческих сочиняются с целью поиронизировать».
Итак, роль зауми в заумных припевах разнообразна, при этом главная ее задача — эмоционально усилить комическое звучание песни.
Из чего же состоит заумь в припевах?
Она основывается на смеси названий букв русского алфавита (ер, рцы, люди), нескольких общерусских слов (трава, жил-был сам, пил зелено вино), звукоподражаний музыкальным инструментам (тумрак, там-там» фор-фор, шинда-шиндра), иностранных имен (Карла, Густав, Панколь, Индрик, Тиль), названий музыкальных инструментов (свирель), старославянизмов (хелми, велми), диалектизмов (трында, прокурат). Довольно значителен в припевах пласт варваризмов, часто искаженных. В основном это — тюркизмы, а также польская, еврейская и французская лексика. Все это сцементировано единым четким ритмом.
Большая часть тарабарщины или не поддается распознанию, или расшифровывается со значительной долей предположительности.
Еще Г. Виноградов отмечал трудность выявления смысла зауми, вместе с тем неднократно подчеркивал, что говорить о полном его отсутствии нельзя. Сам он объяснил многие слова в работах по детскому фольклору.
Его находки можно продолжить. Незнакомое «шивалды», «нашивалды» — это искаженное «шабалды» в значении «бестолковый пустомеля, болтун, врун». А вся стихотворная строка «шивалды балды тьфу (дрык, ой)» может быть понята как «бестолковый пустомеля; балда,. тьфу». «Дрык» можно рассматривать или как звукоподражание, или как искажение немецкого Dreck.
Попробуем разобраться в «словесном слитке» припева из Сборника Кирши Данилова, не отрывая его от сюжета песни и учитывая его функции. В последнее время высказано предположение, что часть этого припева — «искажение бурятских слов в русских устах и в русской орфографии XVIII в.».
Нам кажется, что припев после первой строфы, напоминающий по звучанию русский язык, — это речь бухар, не знающих грамматического строя тюркского языка. Как органическя часть музыкальной фразы, припев относится и к строфам, повествующим о Жинже, тоже «инородце». Можно полагать, что наехавшие бухары ассоциируются с татарами, потерявшими прежнюю грозную силу. Это дает повод поиронизировать над былыми конниками, которые не могут удержаться в седле. Перескакивая на добрых конях «с холмы на холмы, на холмы-горы», они «куварзы визан» (кувырком — вместе). Отношение в песне к ним явно иронично, и перескоки по великим холмам изображены в форме, пародирующей былинную:
 
Еще имали былы свои добрыя кони
(Повторяется дважды, — В. Ф.)
Весур, весур валахтарарах-тарандаруфу!
А поехали былы иа своих добрых конях (дважды)
Весур, весур, валахтантарарах-тарандаруфу!
 
Соседство с жидом Жинжей, юмористическим персонажем, тоже усиливает комическую характеристику бухар.
Сопоставление припева Сборника с припевами песен рукописных песенников позволяет в какой-то мере объяснить заумь и пересмотреть принятое написание текста. Возможно, что «весур, весур» — это палиндром слова «Русев». Тогда, по-видимому, припев — это обращение наехавших бухар к русским. Учитывая эмоциональную характеристику бухар, правомочно выделить из словесного слитка «валах» искаженное «аллах», естественное в устах мусульман.
Бухары, по-видимому, обращаются к русским с угрозой, пытаются взять их на испуг, отсюда возглас: «валах тан», где обращение к богу дополнено звукоподражательным «тан», используемым во многих заумных припевах. «Тарарах» — так звучала на тюркский лад угроза («грохнуть, ударить, треснуть»). Следующее слово — «таранда», фонетически
близкое к распространенному в рукописных припевах «странда». И наконец, учитывая ритм припева, выделяем два последних слога — «руфу».
Итак, словесный сплав в припеве песни «Там на горах наехали бухары», по нашему мнению, может быть представлен расчлененно следующим образом:
 
Весур, весур, валах, тая, тарарах, таранда-руфу.
 
Рукописные и печатные песенные собрания свидетельствуют о том, что заумные припевы активно бытовали в XVIII и XIX вв. Обращение к письменным материалам позволяет судить об их судьбе.
Часть припева получила развитие в сторону выявления, закрепления смысла. Так, в 20-е гг. нашего века Л. Э. Каруновская в Костромской губернии записала песню «На речке на Нейке девка платье мыла». Эта сатирическая песня строится на диалоге девки и ее «размилого». Тема — традиционное осмеяние неумелой хозяйки, «тонкие холстины» которой милый принимает за «рогозины»:
 
1. На речке на Нейке Девка платье мыла,
Припев: Ширин барин был антифор
Шурлы урлы скинь при долине
Придодон, придодон при долине с калацом
Был я там, выпил я зелена вина
С калацом, с калацом.
2. Девка платье мыла, Громко колотила.
3. Едет мой размилый На вороном коне,
4. На вороном коне, В сером балахоне.
5. Подъезжает близко, Кланяется низко:
6. — Бог на помощь, Красная девица,
7. Рогозины мыти, Чисто полоскати.
8. — То не рогознны — Тонкие холстины.
 
Припев этой песни близок припевам упомянутых выше песен из песенников 4216 собрания Титова и 95° фонда Уварова. Но он значительно изменился. Изменения связаны с попыткой осмыслить слова, наделить их понятийностью, связать в логическую синтаксическую конструкцию. «Бирин» из рукописей XVIII в., непонятное в XX в., превратилось в знакомое «барин»; «шурлы урлы» стало обозначать что-то из одежды или обуви, а из «придодон» возникло «при долине». И не только в этом дело. В самой синтаксической конструкции припева проясняется логика. Иными словами: в народном бытовании рассматриваемые припевы становились проще и обретали известную содержательность.
Другая группа припевов переадресовалась детской аудиторииП. А. Бессонов записал их уже как детские песни. Песня № 79 его сборника в первой части перекликается с припевом песни из песенника 388/235 коллекции Забелина, а в последних стихах — с припевом из песенника 4216 фонда Титова:
 
Шилды,
Булды,
Начеки,
Чекалды,
Шильцо,
Да мыльцо,
Белое
Белильцо
Шиядра, шиндра,
Ра-ра-ра.
Я там был,
Жил, Пил
Зелено вино
Котлом, котлом.
 
Среди детских песен под № 80 опубликованы припевы, уже знакомые по рукописной традиции XVIII в.:
 
Ширин, вырин
Христофор
Фор, фор
Ер рцы
 
Шинда шиндара
Лапушка моя
Лей, лей
Зелено вино.
 
и
 
Спавель
Навель
Спавель Навель
Василь Навель
 
Тифиль Яфель
Под Ерданью
Стоит яблонька,
Изюм молодой.
 
К ним дается комментарий П. А. Бессонова: «Это ребятам игра и шутка. Коротеньких песен у них набирается много. После, как выучатся длинным, дети вставляют туда свои коротышки: идет это с детства».
Заумные припевы требуют мастерства, виртуозности как в создании, так и в исполнении. Не случайно, исчезая из взрослой аудитории как массовое явление, они оставались в репертуаре бродячих певцов и были замечены даже в послереволюционное время. В. И. Симаков на Сухаревском рынке записал от рыночного певца сатирическую песню, в припеве которой повторялось известное по заумным припевам слово «шандарахнуть».
В припевах сохранился еще один отзвук профессиональной природы их возникновения. Такие стихи, как «был там я, выпил зелена вина», «был там я, выпил зелена вина с калацом», «жил-был сам, пил зелено вино», перекликаются с формулами сказочных концовок, которые исследователями сказочного эпоса рассматривались как прозрачный намек профессионалов из народной среды на необходимость оплаты их труда за доставленное удовольствие.
А. А. Морозов склонен считать, что один из наиболее характерных тарабарских припевов «с большими искажениями» заимствован из «Хора к превратному свету» А. П. Сумарокова:

 
Гордость и тщеславие выдумал бес,
Шерин да берии, лис тра фа,
Фар, фар, фар, фар, люди, ер, арцы,
Шинда шиндара,
Транду трандара... .
 
Действительно, есть у А. П. Сумарокова в «Хоре ко гордости» такой припев. Однако, по логике А. А. Морозова, известным этот припев стал только после 1763 г., когда вышла в свет книга «Торжествующая Минерва, общенародное зрелище, представленное большим маскарадом в Москве», а рукописный песенник, содержащий этот припев, датируется 50-ми гг. (на страницах песенника № 95° уваровского собрания просматривается часть картуши ярославского герба).
Да и прикрепленность трех вариантов одного припева к определенной рукописной песне убедительно свидетельствует о том, что данный припев сопровождал именно эту народную песню, известную по песенникам до названной книги А. П. Сумарокова. К тому же, структура этого припева однотипна со структурой подобных, довольно широко распространенных в XVIII в. припевов народных песен, которые не связаны генетически ни с творчеством Сумарокова, ни с творчеством других поэтов того времени. А поэтому не логичнее ли припев «Хора ко гордости» Сумарокова связывать с народной традицией, тем более, что обращение поэта к фольклору сказывается и в «Хоре ко превратному свету», и в «Другом хоре ко превратному свету», и в баснях.
Кто же эти профессионалы, принесшие в народную поэзию столь интересное художественное явление?
Есть основания говорить, что ими были скоморохи. Громоздкая заумь припевов уже вносилась в рукописные песенники XVIII в. Вариативность рефренов и вариативность песен, содержащих их, обязывают предполагать широкое бытование заумных припевов в это время. А с момента снятия запрета на народные увеселения (1722 г.) до широкого бытования тарабарских припевов прошло всего около 30 лет. Не мало ли для утверждения художественного явления как массового, распространенного по всей Руси? Значит, существовала древняя традиция, уходящая в средневековье, но не исчезнувшая в пору гонений на народное искусство. А профессионалы в то далекое время были «веселые».
Не случайно упоминание в припевах скоморошьих инструментов и слова «прокурат», означающего то, чем были зачастую скоморохи («проказник», «шутник», «озорник», «пройдоха», «ловкач»).
Как одно из подкреплений гипотезы о скоморошьей природе беспонятийных припевов любопытна песня № 32 из песенника 2443 собрания Барсова (ГИМ, 60-е гг.). Песня неприлична и в печатных сборниках не обнаружена. Каждая двустишная строфа песни сопровождается заумным припевом:
 
Гоц, возле тоц, гоц, возле тоц, гоц, возле тоц.
 
Героями ее названы Данила и Вавила — русские скоморохи, Представленные таковыми и на народных картинках.
Даже если песня о героях с именами традиционных русских скоморохов и не восходит к скоморошьему творчеству, внесение в нее тарабарского припева симптоматично. Видимо, именно тип героя побудил ее авторов снабдить основной текст заумным припевом как типичным приемом искусства первых профессиональных артистов Руси.
Естественно, что песня с заумным припевом вошла и в Сборник Кирши Данилова, по-видимому, вышедший из среды «веселых».
Установление взаимных связей рукописных песенников (в том числе их связей со Сборником Кирши Данилова), разумеется, не может быть ограничено анализом типологической общности заумных припевов. Эти связи многообразны. Их детальное выявление должно уточнить наши представления о русской лирико-песенной культуре XVIII в. и ее позднейшей эволюции.
 


 





Оставить комментарий