Русский Фольклор

Несомненно опиравшийся на устные источники, самый ранний из памятников новгородского летописания испытал судьбу, во многом сходную с судьбой «Слова о полку Игореве»: он дошел не в древнем оригинале, а в позднейшей обработке, рукопись которой после публикации была утрачена, а ее подлинность не раз подвергалась затем сомнению. Как известно, текст Новгородской Иоакимовской летописи (НИЛ) доступен непосредственному использованию только в тех выписках из нее, какие передает В. Н. Татищев. В четвертой главе первой части своей «Истории Российской» он подробно рассказал об обстоятельствах временного получения им трех тетрадей более обширной рукописи, которая после их возврата оказалась уже недоступна вследствие смерти владельца. Татищев привел, снабдив своими примечаниями, не весь текст этих тетрадей, а только те фрагменты, содержание которых имело отличия от «Повести временных лет» или не находило в ней соответствия. Он изредка сообщает, с какими частями ее текста полностью совпадал текст НИЛ. Иногда можно догадываться об этом и на основании некоторых примечаний историка, но все же трудно составить обоснованное мнение о том, каков был весь состав известий НИЛ в тетрадях, бывших временно у Татищева.
Напечатанный после его смерти текст передает содержание рукописи НИЛ не всегда с буквальной точностью, ибо Татищев, как это давно установлено, переписывая свои источники, иногда переходил на пересказ и даже вставлял свои пояснения. Рукопись, которую он имел в руках, по его свидетельству, написана была «новым, но худым письмом», а в оригинале ее были вырваны два листа, о чем сообщал сам копиист. О степени сохранности оригинала в целом прямых сведений нет. Нет их и о том, к какому времени относилась эта исходная рукопись и осуществлялась ли редакторская работа последним переписчиком.
Сам Татищев, вероятно, несколько раз обращался к тексту НИЛ, «худое письмо» которой побуждало перечитывать ее и уточнять передачу трудно разбираемых мест. Внимательно комментируя используемые им фрагменты НИЛ, он, однако, не во всех случаях приводил их текстуально целиком. В тексте НИЛ есть воспроизведенные В. Н. Татищевым прямые отсылки к фольклорным источникам. Но пользование ее составителя материалами подобного рода далеко не ограничивалось случаями, когда это оказалось оговорено.
Отсутствие рукописи НИЛ и «баснословность» ее начальной части давали повод сомневаться в подлинности этого памятника и даже побуждали некоторых скептиков прямо обвинять в подлоге самого Татищева. Неосновательность такого подозрения была со временем установлена, но продолжалась дискуссия по вопросам достаточно серьезным: восходит ли текст, попавший в руки Татищева, к древнему памятнику, если восходит, то мог ли действительно быть его составителем первый епископ Новгорода Иоаким Корсунянин, каков характер изменений и дополнений, которыми уснащался древний текст при позднейшем редактировании, и не есть ли НИЛ целиком плод историографического творчества относительно недавнего времени, ошибочно приписывавшийся Иоакиму. В ходе дискуссии был поднят вопрос об источниках НИЛ, о их происхождении, датировке и характере их использования; обсуждалось и соотношение НИЛ с другими памятниками летописания.
Составителем НИЛ некоторые предлагали считать новгородского митрополита, впоследствии — патриарха Иоакима, умершего в 1690 г., или монаха Иоакима, бывшего архимандритом Бизюкова монастыря до того, как его архимандритом стал Мелхиседек, присылавший рукопись НИЛ Татищеву. Соответственно истолковывались слова первой фразы напечатанного им текста, где говорилось, что эту летопись «святитель Иоаким, добре сведомый, написа», — слова, отнесенные Татищевым к епископу Иоакиму Корсунянину, умершему в 1030 г.
летописью разумеет Татищев, принадлежит новейшему сочинительству», несомненно, речь здесь идет о позднейших наслоениях, которыми уснащена древняя основа текста, фрагментарно напечатанного Татищевым. Это обстоятельство дает нам основание предположить, что древнейшее летописание новгородское восходит ко временам Иоакима». А. А. Шахматов связывал с деятельностью Иоакима не только самое начало летописной работы в Новгороде, выразившееся в фиксации «событий новгородских». Он далее пишет: «Предание упорно приписывает Иоакиму составление такого летописного свода, где между прочим говорилось и о первых князьях русских: ср. с одной стороны, свидетельство Татищева, а с другой сохранившееся в приложениях к Комиссионному списку Новгородской 1-й летописи заглавие, написанное, по-видимому, рукою XVIII века». Приведя это заглавие,3 А. А. Шахматов продолжает: «Вот почему я решаюсь предположить, что Иоакимова летопись дошла до нас в том своде, который предшествует Новгородской 1-й летописи и который по его древности можно назвать „Начальным сводом". Епископ Иоаким скончался в 1030 г.: это обстоятельство указывает нам тот объем, который могла иметь первоначальная Иоакимовская летопись». Но она уже соединяла материал новгородского происхождения с киевским. Как пишет далее А. А. Шахматов: «Епископ Иоаким в основание своего свода положил письменный источник: рассказ киевский о первых князьях русских, рассказ, изложенный в известной части без всяких хронологических данных».3
В последовавших работах А. А. Шахматова концепция его обогатилась новыми звеньями, выяснилось, что Начальному своду предшествовал Древнейший киевский свод, причем составлен он был в 1039 г., а Начальный — в 1093 г.; между ними А. А. Шахматов помещал Новгородский свод 1050 г. Среди источников его была летопись епископа Иоакима, продолженная до 1036 г. и опосредованная сводом 1039 г. Восстановлением ее текста А. А. Шахматов не занимался, но, давая гипотетический текст Новгородского свода 1050 г., он включил в него слова «посадиша старейшину Гостомысла» — на основе летописей XV в., поясняя: «Находим неизбежным возвести это известие к своду XI века и предполагаем, что оно читалось в нем в рассказе о древнейшем моменте истории Новгорода».
Напечатанный Татищевым текст НИЛ древнейший момент истории Новгорода излагает гораздо пространнее, чем реконструированный А. А. Шахматовым текст свода 1050 г., причем центральной является именно фигура Гостомысла. Новгородский же свод 1050 г. непосредственно основан был уже не на своде Иоакима, а на недавнем киевском своде 1039 г., поскольку последний был в сущности официальным летописным сводом русской митрополии.7
Этим объясняется то обстоятельство, что восходящая к Новгородскому своду 1050 г. древнейшая летопись Новгорода, которая дошла до нас, — Новгородская 1-я — не связана текстуально с Иоакимовской. Недавний исследователь Новгородской 1-й летописи А. А. Гиппиус, подводя итоги своей работы, пишет о предыстории этого памятника: «В середине XI в. в Новгороде при Софийском соборе был составлен летописный свод, соединивший какие-то части древнейшего киевского летописания с начатками местной летописи. На протяжении второй половины XI—начала XII в. он несистематически пополнялся отдельными летописными записями».
При этом А. А. Шахматов отмечал, что из новгородской летописи 1036 г. был взят текст «1015 и следующих годов», а также «крещение Новгорода». Текст 1015—1017 гг., каким он предположительно читался в летописи епископа Иоакима, А. А. Шахматов привел в своих «дополнительных примечаниях».10 Текст этой летописи, полученный Татищевым, обрывается раньше, поэтому материала для сопоставления не дает. Что же касается крещения Новгорода, то в 1050 г. подробное повествование о нем летописи Иоакима уже потеряло свою актуальность и было заменено кратким известием'. «Приде Новугороду епископъ Иоакимъ Кърсунянинъ и требища раздруши и кумиры посече».
Таким образом, обращение к трудам А. А. Шахматова не оставляет сомнений в том, что Новгородская Иоакимовская летопись в ее первоначальном виде мыслилась А. А. Шахматовым как древнейший этап новгородского летописания, а составленный Иоакимом летописный свод — как этап общерусского летописания, предшествовавший тому киевскому своду, который А. А. Шахматов впоследствии называл «Древнейшим».

С. Н. Азбелев
УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДА И НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ

Продолжение: История изучения летописи епископа Иоакима