Русский Фольклор

Явление во многом загадочное и прежде почти не изучавшееся представляло собой Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому. Это произведение известно только в средневековых записях. Однако их количество, хронологический диапазон и степень подробности достаточно велики, чтобы проследить основные контуры истории текстов в устной традиции, выяснить отношение этого сказания к фактам реальной истории, определить причины его возникновения, последующей эволюции и, наконец, исчезновения из живого репертуара.
Сведения об участии новгородцев в войне 1380 г. сохранены десятками рукописных текстов XV—XVIII вв. Конечно, для фольклористического изучения представляют интерес в основном рукописи, отразившие бытование произведения в устном репертуаре, а не последующую судьбу записи устного текста в письменной традиции. Однако в данном конкретном случае (как и в ряде аналогичных) это общее правило требует некоторых исключений. Письменная традиция произведений о Куликовской битве, как свидетельствует материал самих рукописей, постоянно испытывала воздействие устных произведений того же цикла. В особенности это касается, конечно, тех письменных текстов, которые сами восходили к записи или обработке текста устного. Будучи записано, фольклорное произведение продолжало жить не только в устном репертуаре, но и в рукописях, редакторы и переписчики которых нередко вносили в письменный текст поправки и дополнения на основании известных им устных вариантов. Это обстоятельство значительно усложняет изучение материала, так как далеко не всегда можно обоснованно отделить такие изменения от плодов литературного творчества редакторов и даже от бессознательных ошибок писцов (некоторые из таких ошибок тоже могли появляться под воздействием известного писцу фольклорного репертуара).
Дело осложняется еще и тем, что в полном виде интересующее нас сказание, может быть, было записано только дважды (по крайней мере, дошедшие до нас рукописи отражают всего два более или менее развернутых текста). Но зато оно постоянно использовалось на протяжении длительного времени в ряде устных и письменных произведений о войне 1380 г., в частности разными редакторами Повести о Мамаевом побоище, и даже летописцами. В одних случаях перед нами запись (полная или частичная), сохраняющая даже стиль и ритм устного героического сказания, в других — по-видимому, сокращенный пересказ центральной его части, есть и несомненные литературные обработки. Наконец, есть тексты, которые, не отражая непосредственного содержания сказания, включают основанные на нем домыслы средневекового книжника.
Для удобства исследования идеально было бы сначала выделить из массы рукописного материала такие тексты, которые содержат непосредственные записи материала устного, изучить, прежде всего, эти тексты, а затем попытаться проследить дальнейшее воздействие устной традиции на литературную судьбу записанного. Однако практически такое разграничение провести нельзя; пратексты и архетипы письменных произведений, их редакций и изводов до нас, за редкими исключениями, не дошли. Приходится поэтому оперировать в большинстве случаев не отдельными письменными текстами, а их группами (включающими иногда по нескольку десятков списков), каждая из которых в совокупности передает, с большей или меньшей степенью точности, текст недошедшей записи (либо — пересказа, обработки) какого-нибудь одного устного варианта — записи, включенной в состав письменного пратекста, от которого пошли все тексты данной группы. В таких случаях приходится из массы разночтений восстанавливать для особо важных частей текста чтения архетипа.
В наиболее подробном изложении Сказание о помощи новгородцев отразила так называемая распространенная редакция Повести о Мамаевом побоище. Обозначим условно соответствующую часть ее текста как вариант 1. В составе этой редакции читается особый заголовок: «Скажу вам иную повесть о мужах новгородцах Великого Новгорода». М. Н. Тихомиров справедливо полагал, что последующий текст «представляет собой переделку какого-то старинного новгородского сказания». Перед нами, действительно, переделка, точнее — литературная обработка устного героического сказания. Рассмотрим содержание этой «повести о мужах новгородцах». Она состоит из пяти эпизодов, которым предшествует вступление, говорящее в прошедшем времени о могуществе и самостоятельности Новгородской республики.
1. В первом эпизоде рассказывается, каким образом в Новгороде узнали о происходящих событиях. Когда в Москву пришла весть, что Мамай «идет пленити землю их Московскую с великою силою» и что великий князь литовский и рязанский князь вступили в союз с Мамаем, то московский великий князь Дмитрий Иванович «в печали бысть, и вся земля Московская смятеся». Но затем, преодолев скорбь, Дмитрий Иванович повелел своему войску собираться в поход, дабы «пострадати» за православную веру. Обо всем этом услышали новгородские купцы, находившиеся в то время в Москве «с товаром, торгу ради». Купцы (трое из них названы по именам) поспешили в Новгород и известили о случившемся его посадников.
2. Посадники приходят к архиепископу Евфимию и пересказывают услышанные вести. Архиепископ молится за победу над Мамаем, затем спрашивает посадников о цели их прихода. Те отвечают, что пришли испросить благословения «пострадати» вместе с москвичами «Христова ради имени». Евфимий повелевает собрать вече, дабы узнать мнение народа.
3. Народ стекается на зов вечевого колокола, посадники водворяют тишину. Архиепископ призывает новгородцев выступить на стороне московского великого князя против войск Мамая, который хочет «веру Христову осквернити и святыа церкви разорити и род христианьскый искоренити». Все выражают готовность отдать жизнь «веры ради Христовы» и помочь Москве: «А немочно, господине, нам оставити великого князя Дмитреа Ивановича московскаго единаго. Аще ли, господине, князь великый спасен будет, то и ми спасени будем». Новгородцы просят лишь один день на сборы. Затем участники веча тут же избирают шесть «воевод крепкых и мудрых зело» (перечислены их имена), «и с ними отрядиша избраннаго войску 40 000» (из общего числа 80 000).
4. На другой день войско собирается по звону колокола, как было условлено, «на дворище у Святого Николы». Ратников окропляют святой водой, архиепископ обращается к ним с напутственными словами. Все воины «яко едиными усты» заявляют о своей готовности умереть за правое дело. Архиепископ благословляет войско, затем напутствует воевод поспешать. «И оны же вседши на коня и наполнишася духа ратнаго, и начаша, яко златопарни орли по воздуху, паряшы, ишущи въсточныя светлости, так и сие скоро идущы. И глаголаша: Дай же нам, Господи, въскоре видите любезного великого князя!».
5. В пути новгородские воеводы узнают, что великий князь уже выступил из Москвы в Коломну. Новгородцы направляются туда, выслав вперед вестников. Дмитрий Иванович, услышав от новгородских гонцов, «яко идут 6 воевод, а с ними 40 000 избраннаго воинства новгородскаго», не удержал слез радости и возблагодарил Бога — «яко от нечаяных даеши помощ!». Великий князь «посла многых витезей» навстречу новгородцам. Войско их, прибыв к Коломне, остановилось в поле. Дмитрий Иванович призвал к себе новгородских воевод и «больших витезей», принял их «любезно», затем устроил «пир честен и радостен», на который «и многих от воинства их повеле звати».
Этим в сущности оканчивается самостоятельный текст «о мужах новгородцах». Но и далее «распространенная» редакция Повести о Мамаевом побоище содержит несколько упоминаний о них. На следующий день великий князь повелел устроить смотр всем войскам. При этом новгородские полки «особ стояще чинно, велми уряжены по достоянию, яко немочно зрети на полки великого князя». Дмитрий Иванович, «приихав к полкомь новгородцкым и, видев их, подивися им, яко чюдно зрети учрежение их нарочито зело к боеви». Устанавливая порядок расположения войск и командование ими — перед переправой через Оку, для дальнейшего похода, великий князь отводит новгородцам одно из почетных мест: «Праву же руку уряди себе брата своего, а левую руку уряди новгородцъких посадников». Далее говорится, как вступивший в союз с Мамаем рязанский князь Олег был устрашен известием, что к Дмитрию Ивановичу пришли «на помощь новгородцы со многою силою своим воинством, их же, сказывают, учрежено воинство их и красно велми и храбро зело». Следующее упоминание — при описании начала Куликовской битвы: «А водит передовым полци Дмитрей Всеволж да Владимер, брат его, правую же руку водит Микула Василиевич с Коломны и новгородское посадникы».

Рассмотрим сначала те пять эпизодов, которые составляют сплошной рассказ о новгородцах.
Язык и стиль текста обработаны местами весьма интенсивно в соответствии с литературными нормами древнерусской воинской повести (некоторые примеры мы привели). Все же за этой оболочкой достаточно ясно угадываются контуры устного протографа. Так, например, трижды почти в одних и тех же выражениях (а отчасти — и с дословными совпадениями) повествуется о замыслах Мамая и его союзников н о решимости Дмитрия Ивановича: в 1-м эпизоде сам рассказчик излагает это как сведения, полученные купцами; во 2-м эпизоде это же второй раз рассказывают посадники со слов купцов архиепископу; в 3-м эпизоде архиепископ в третий раз пересказывает это со слов посадников новгородцам, собравшимся на вече. Прием обычный для фольклора, но необычный для литературы. Вполне в духе именно фольклорной традиции пир, устроенный князем для прибывших к нему новгородских «витезей». Заметим, что даже в этой же редакции Повести о Мамаевом побоище Дмитрий Иванович более ни разу не устраивает в походе пиров, хотя к нему на помощь прибывают и другие крупные военные отряды — не менее важные для него и возглавляемые князьями.
Именно для устного предания характерно обилие прямой речи, которая составляет более половины нашего текста, если не считать его вступления. Само же это вступление заслуживает того, чтобы привести его полностью. «Тогда же бысть Великий Новгород самовластен, не бысть над ними государя, егда сиа победа бысть Донскаа. Ноугородци тогда владящи самы собою. Воиньства же их бысть тогда у них избранного 80 000. И с многыми странами во смирении живущи храбрости ради своеа. Яко же многажды зело приходящи немцы и литва на украины их, и хотяще пленити землю их, и оны же вышод побиваху их и со срамом прогоняху их. Сами же ноугородцы в велице славы живуще и много богатства купяшы. Самы же пасомы быша Софеею премудрыю Божиею и Варлаамом чюдотворцем, бывшим игуменом у святого Спаса на Хутыне, и архиепископ Великого Новагорода епискупьствова Еуфимий. Послушайте мене, братиа». Вступления подобного рода довольно обычны для исторического предания и устного героического сказания (с героическим сказанием приведенный только что текст сближают и довольно ясно ощущаемые остатки его ритмической структуры). Вместе с тем ничего аналогичного по содержанию нет ни в других частях самой Повести о Мамаевом побоище, ни в других воинских повестях литературного происхождения.
Фольклорный протограф «повести о мужах новгородцах» выдает и ее весьма характерная фактическая ошибка. Архиепископом Новгорода был в то время не Евфимий, который играет такую важную роль и многократно упоминается в этом тексте по имени, а Алексей (1360— 1388 гг.). Имя Евфимий носили только два новгородских архиепископа, занимавшие эту кафедру значительно позже (1424—1428 и 1428— 1458 гг.). Одним из самых популярных политических деятелей в истории Новгородской республики был Евфимий 11, много потрудившийся для возвеличения Новгорода и апологии новгородской старины. Он занимал эту выборную должность бессменно в течение 30 лет вплоть до своей смерти (вскоре после нее по заказу новгородских почитателей Евфимия Пахомием Логофетом было написано его житие). Неудивительно, что в устной традиции как раз с Евфимием стали постепенно связывать и ту версию Сказания о помощи новгородцев Дмитрию Донскому, в которой выдающаяся роль отводилась новгородскому архиепископу. После падения независимости Новгородской республики имя Евфимия в наибольшей степени ассоциировалось с представлениями о могуществе Новгорода в период его равноправного сосуществования с Москвой. Если бы «повесть о мужах новгородцах» была сочинением литературным, то автором ее мог быть лишь образованный церковный книжник Новгорода (так как ее новгородское происхождение и церковная окраска — вне всяких сомнений). Но в этом случае столь вопиющая ошибка сочинителя в области истории новгородской церкви была бы невозможна. Вместе с тем такому книжнику вполне могла принадлежать чисто внешняя литературная обработка бытовавшего в Новгороде устного героического сказания, привычное доверие к которому исключало мысль о необходимости его критической проверки.
Перечень шести воевод, которые возглавили новгородское войско, в рукописях имеет разночтения. Приведем этот перечень полностью в том его чтении, которое в целом, очевидно, наиболее близко к первоначальному: «Избраше шесть воевод крепких и храбрых зело: перваго — Ивана Васильевича, второго — посадника, сына его, Аньдрея Волосатого, третьяго — Фому Михайлова Красного, четвертаго — Дмитрия Даниловича Заберского, пятого — Михаила Панальовича, шестаго — Георгия Захарьича Хромого». В большинстве списков посадником назван не Андрей Иванович, а Иван Васильевич. Несомненно, однако, что первоначальное чтение сохранено меньшинством. Легко понять позднейшего переписчика, который «исправил» текст, сочтя, что посадником должен был быть главный воевода, а не сын его. Переделка же текста в обратном направлении была бы невозможна. Отложим пока объяснение того странного на первый взгляд факта, что посадник фигурирует здесь на втором месте, а не на первом, равно как и проверку достоверности самих имен. Обращает на себя внимание то, что количество воевод вполне соответствует именно новгородской практике того времени. Начиная с середины XIV в. войска Новгородской республики возглавляются в походах, как правило, пятью или шестью воеводами. Это соответствовало числу «концов» — самоуправлявшихся районов тогдашнего Новгорода. В. Л. Янин установил, что в середине XIV в. в Новгороде восторжествовала практика кончанского представительства, в результате этого даже посадничество стало коллективным: вместо одного посадника Новгородской республикой стали управлять одновременно шесть посадников.
Если разобранные эпизоды сплошного повествования «о мужах новгородцах» дают все основания усматривать существование фольклорного сюжета, положенного в их основу, то пока трудно утверждать то же о всех последующих упоминаниях новгородского войска. Два из них представляют собой более подробное изложение того, что говорится в соответствующих местах «основной» редакции Повести, но без упоминания о новгородцах — таковы фрагменты о смотре полков и об испуге Олега Рязанского. Двум другим упоминаниям соответствуют иные сведения «основной» редакции. При описании переправы вместо упоминания новгородских воевод в ней говорится: «...а левую руку себе сътвори князя Глеба Бряньского»; однако известный по летописям князь Глеб Брянский погиб за 40 лет до Куликовской битвы. При описании начала боя в «основной» редакции говорится: «...правую руку плък ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а левую же руку плък ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи». Однако данные эти не имеют общего с тем, что сообщает о командовании полками в бою летопись. Таким образом, вопрос о том, являются ли упомянутые фрагменты о новгородцах плодом литературного творчества редактора или они восходят к устному сказанию о новгородцах (как-то соотносясь с историческими фактами), требует еще выяснения.
Обратим теперь внимание на последнее упоминание новгородцев при перечислении количества убитых воевод. В сходных вариациях этот перечень содержат и другие редакции Повести о Мамаевом побоище (в числе их ряд разновидностей «основной» редакции), а также часть списков Задонщины. Фольклорное происхождение всего этого эпизода было выяснено А. И. Никифоровым. По-видимому, и в списки Задонщины, и в Повесть о Мамаевом побоище счет убитых попал из общего источника — устного сказания. Трудно сомневаться в том, что это было именно Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому. Во-первых, новгородские бояре упомянуты здесь сразу же после белозерских князей — ранее, чем бояре всех других княжеств, за исключением московского. Во-вторых, говорится, что подсчет павших производит «боярин московьскый» — это объясняет, почему московские бояре названы им ранее белозерских князей, и одновременно указывает на немосковское происхождение всего текста: московское сказание вряд ли стало бы специально оговаривать то обстоятельство, что московский князь Дмитрий Донской поручил сосчитать убитых именно московскому боярину.
В разных вариантах эпизода число павших новгородских бояр указано обычно либо 13, либо 30. При этом названы они в разных рукописях то «боярами посадниками», то просто боярами, то просто посадниками. Очевидно, что в XIV в. в новгородском отряде не могло быть столько посадников. Перед нами фольклорный домысел, легко объясняемый. Как выяснил В. Л. Янин, к середине XV в. число одновременных посадников в Новгороде достигло нескольких десятков, практически совпадая с числом боярских фамилий, и здесь наметилось бытовое сближение терминов «боярин» и «посадник». Что же касается москвичей и жителей других областей Руси, то термины «боярин» и «посадник» могли смешиваться ими применительно к Новгороду уже в XIV в., когда было известно, что там управляют несколько посадников сразу и что почти каждый знатный боярин какую-то часть своей жизни занимает должность посадника.
Мы остановились на этом эпизоде подробно в связи с тем, что еще не раз придется к нему обращаться в дальнейшем. Поскольку его содержит в таком же виде «основная» редакция Повести о Мамаевом побоище — и в тех ее разновидностях, которые других упоминаний о новгородцах не имеют, следует полагать, что из нее этот эпизод мог попасть в «распространенную» редакцию и что он не обязательно содержался в рассмотренной только что версии устного Сказания о новгородцах.
Возвращаясь к самой этой версии, можем пока сделать следующий вывод: она подробно сообщала о том, как новгородцы отправились на помощь великому князю московскому Дмитрию Ивановичу, и о том, что они догнали его главные силы у переправы через Оку (говорилось ли в этой версии о их дальнейших действиях, судить пока трудно). Назовем ее пространной версией Сказания.

С. Н. Азбелев
УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДА И НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ

Продолжение: Новгородский контингент на Куликином поле (2)