Метки





Начало: Новгородский контингент на Куликином поле

Теперь можно охарактеризовать в целом данные о составе Сказания о новгородцах. Пафос его состоял в подтверждении самого факта участия Новгородской республики в освободительной войне 1380 г. Сказание повествовало, что решение об этом было принято в Новгороде на вече, что новгородское войско отправилось в поход и что оно прибыло к месту назначения. Вероятно, говорилось и о том, что это устрашающе подействовало на литовского союзника Мамая. Далее, вероятно, сообщалось об участии новгородского войска в Куликовской битве и размерах потерь.
Удается выяснить непосредственные причины и обстоятельства появления этого произведения, его связь с общерусские устным репертуаром того времени. Вернемся к первоначальной версии Сказания о новгородцах. Исследователи не раз отмечали чрезвычайную близость текста, который мы обозначили как вариант 4, и одного из фрагментов так называемой Задонщины. Последний содержится в ее эпизоде, описывающем сбор войск и находящемся в четырех рукописях. Три из них дают сходный текст, в четвертой пассаж о новгородцах имеет весьма существенное отличие. Приводим этот фрагмент в контексте по обеим его разновидностям.
<...>
Сопоставим внимательно тексты. Первое впечатление, что во втором отрывке пропущена фраза о выступлении новгородцев в поход, оказывается ошибочным. Очевидно, что как раз отрывок, где нет фразы о выезде новгородцев, передает первоначальный текст, а вторичный текст — в другом отрывке, где эта фраза является вставкой. В тексте К-Б пассаж о съезде князей начинается трехчленной формулой отрицательного параллелизма: «аки орли слетошася» — «не орли слетошася» — «съехалися все князи русскыя». В тексте же У в результате неловкого включения фразы о выезде новгородцев оказались две стилистические неувязки. Во-первых, сравнение съезда князей со слетом орлов неудачно перенесено на выезд новгородцев: «аки орли слетешася» — «не орли слетешся» — «выехали посадники». Во-вторых, в результате такого переноса первых двух частей этой формулы ее третья часть, где речь идет о съезде князей, оказалась не связана стилистически с предшествующим текстом.
Не станем вдаваться здесь в рассмотрение общего взаимоотношения рукописей Задонщины. Заметим только, что разделяем в принципе точку зрения Е. В. Барсова и согласных с ним исследователей относительно того, что рукопись К-Б отразила более раннюю редакцию Задонщины. В работах И. И. Срезневского, П. Н. Полевого, И. П. Хрущова, А. Н. Пыпина, В. Ф. Ржиги, В. П. Адриановой-Перетц и других исследователей было высказано и обосновано мнение, что Задонщина возникла первоначально как произведение устной поэзии. Фундаментально этот тезис был доказан в исследовании А. И. Никифорова. Нам представляется, что основу всех дошедших рукописей Задоншины составило устное героическое сказание Софония. Одну из разновидностей этого Сказания о Задонщине отразила рукопись К-Б, восходящая к записи устного текста на слух или по памяти.
Сопоставим эти данные о происхождении Сказания о Задонщине с выводами относительно исторической основы Сказания о новгородцах. Созданное вскоре после Куликовской битвы для прославления ее живых героев и оплакивания погибших, Сказание о Задонщине отражало в первую очередь настроения московского великого князя, его «подручных» князей и бояр. Это ясно видно из содержания. Новгородские бояре не входили в состав вассалов Дмитрия Донского, которые прибыли, очевидно, к нему по первому зову со всеми своими военными силами. И Софоний счел, как видно, уместным напомнить в своей «похвале» о том, что новгородцы слишком поздно стали «звонить в колоколы вечные». Ясно, что фраза о новгородцах в тексте К-Б имеет в виду именно это. Если бы Софоний думал, что Новгород вообще «не успел» принять участия в войне, то такие сведения вряд ли получили бы освещение в героическом Сказании, а если бы и были упомянуты, то совсем в иных выражениях и в ином кон тексте.
Надо думать, что, когда устное Сказание о Задонщине оказалось занесено в Новгород, пассаж о новгородцах был воспринят здесь совсем иначе, чем в Москве. Новгородцев такое упоминание должно было серьезно задеть. Появилось естественное стремление «продолжить» фразу Софония о новгородцах, описав то, что происходило после упомянутого им веча. Подобного рода «продолжения» и «ответы» были засвидетельствованы еще совсем недавно в устной традиции. Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому как раз и явилось таким продолжением соответствующей части Сказания о Задонщине и одновременно ответом на ту реакцию, которую оно вызывало, без сомнения, в Новгороде.
Сказание о новгородцах в свою очередь, вероятно, стало широко известно. Его использовал составитель позднейшей редакции Задонщины. В этой редакции было использовано не только Сказание о Задонщине Софония, но, очевидно, и несколько других аналогичного рода сказаний, появившихся после Куликовской битвы. Среди них было и Сказание о новгородцах. Если в дошедшем до нас виде оно преувеличило численность новгородского отряда (скорее всего, под влиянием сведений о 13 погибших в этой войне новгородских боярах) до 13 тысяч, то Задонщина сохранила, вероятно, более раннюю и более близкую к истине цифру — 7 тысяч. Мы не знаем пока, существовало ли вообще это дополнение в устной Задонщине. Разобранные выше текстовые фрагменты свидетельствуют, что вставка была внесена непосредственно в письменный пратекст рукописей У, М и С. Эта редакция Задонщины включила из того же Сказания о новгородцах и перечень числа убитых бояр, который использован также в Повести о Мамаевом побоище и который рассматривался выше.
Так как мы не располагаем ни одной отдельной записью всего Сказания о помощи новгородцев Дмитрию Донскому, восстановление полного первоначального состава этого произведения требует дальнейших разысканий. В какой степени оно освещало ход самой Куликовской битвы, сохранились ли в дошедших рукописях другие части этого сказания, кроме тех, в которых прямо говорится о новгородцах, — на эти и подобные вопросы ответ может быть получен после дальнейшего изучения состава других устных сказаний, отразившихся в рукописной традиции.
Однако уже теперь есть все основания утверждать, что Сказание о новгородцах появилось на основе реальных фактов. Последующая эволюция его происходила, как можно судить по имеющимся материалам, в двух направлениях: в сторону сокращения и в сторону распространения. Как в первом, так и во втором случае происходили контаминации с другими устными произведениями о событиях 1380 г. В результате сокращения Сказание, может быть, свелось наконец к одному только эпизоду — прибытию новгородского отряда, численность которого, однако, сильно увеличилась по сравнению с первоначальной версией. Контаминация с локальным историческим преданием дала семейную редакцию Сказания. Краткая версия его, очевидно, еще существовала в живом репертуаре вплоть до конца XVII в., когда была использована составителем Новгородской Забелинской летописи.
Пространная версия возникла на основе обычной в историческом фольклоре тенденции подробно объяснить сообщаемые факты. Приходится думать, что эта версия развилась в культурной среде опытных носителей устной традиции Новгорода. Источником распространения был не только художественный домысел, которому почти целиком обязаны, очевидно, два первых эпизода, а в значительной степени — и содержание трех остальных. Не были выдуманы имена новгородских воевод, хотя нельзя, конечно, утверждать, что все эти имена в одинаковой степени историчны. Историческое предание, из которого они только и могли быть взяты, само, вероятно, прошло некоторую эволюцию ко времени его контаминации с героическим Сказанием. К подобного же рода преданию восходят, вероятно, и имена купцов, принесших якобы первыми в Новгород весть об угрозе Москве. Несомненно, что после событий 1380 г. в Новгороде, как и повсеместно на Руси, циркулировало очень много связанных о ними устных рассказов, часть которых выкристаллизовалась затем в предания. Эти предания, конечно, далеко не всегда и далеко не во всем были достоверны. Очень возможно, что та версия Сказания о новгородцах, которая дошла в виде литературно обработанного варианта 1, бережно сохранялась и даже культивировалась после утраты Новгородом независимости в промосковски настроенной части потомков политических деятелей Новгородской республики. Именно они могли быть более всего заинтересованы в той идеализированной трактовке событий, какая присутствовала, вероятно, в устном оригинале варианта 1.
После включения Новгорода в состав единого Русского государства он в течение еще 100 лет занимал в этом государстве положение во многих отношениях исключительное, благодаря чему продолжало культивироваться идейное и политическое наследие периода независимости. Только разгром Иваном IV, а несколько позднее — разорение в период шведской оккупации начала XVII в. уравняли Новгород с другими крупными городами России. Но в области культуры традиции прошлого продолжали еще жить вплоть до XVIII в. С конца XVII столетия получает широкое распространение Синопсис — первая печатная книга по русской истории, за 100 с лишним дет изданная более 10 раз. В состав Синопсиса вошла одна из редакций Повести о Мамаевом побоище, где упоминания об участии в войне новгородцев были исключены. Из Синопсиса данная редакция Повести перешла в массовые и многочисленные издания народных картинок. Таковы те внешние причины, которые привели к постепенному исчезновению Сказания о помощи новгородцев Дмитрию Донскому из устного репертуара.
Итак, это Сказание, основанное на историческом факте, было порождено стремлением отстоять престиж Великого Новгорода перед Москвой в период его независимости. После утраты этой независимости Сказание поддерживалось воспоминаниями о ней и существованием локальных преданий о новгородцах — участниках событий 1380 г. Позднее оно разделило, очевидно, судьбу почти всех устных произведений об этих событиях: было вытеснено массовой печатной продукцией, предлагавшей адаптированное изложение Повести о Мамаевом побоище.

С. Н. Азбелев
УСТНАЯ ИСТОРИЯ В ПАМЯТНИКАХ НОВГОРОДА И НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛИ