Русский Фольклор

Начало: Предыстория народной деревянной скульптуры
Тотемы и идолы
Предыстория народной деревянной скульптуры
А.К.Чекалов Издательство «Искусство», 1974 г.

Древний ритуальный образ головы на высоком стержне нашел отражение также в навершиях посохов, игравших важную роль во многих обрядах.
Особый интерес представляют собой два замечательных памятника, найденных в Чарозерском районе Вологодской области в начале 30-х годов нашего века. Каждый из них представляет собой изображение человека, вырезанное из ствола с круглым каповым наростом, причем тонкий стержень ствола по своей высоте близок к человеческому росту. По словам сотрудников Череповецкого музея, которым принадлежит честь находки, памятники стояли когда-то во дворе дома, наподобие древних больших идолов. Оба изваяния были одеты в обычную крестьянскую одежду, которая укреплялась на стержне при помощи поперечных планок. Женское изображение было задрапировано в сарафан, пятишовник и платок из синей крашенины.
На голове мужской статуи была надета войлочная шляпа. О том, что эти изображения не являлись обычными «пугалами» для птиц, свидетельствует кроме тщательности выполнения голов, особенно женской, бережное и почтительное отношение к ним со стороны владельцев. Хотя в начале 30-х годов эти изваяния уже не использовались, их хранили на чердаках и продали музейным сотрудникам с большой неохотой, сомнениями и за значительную сумму. Статуи имели имена: «тетя Аня» и «деда Саша», и это указывает, видно, на то, что они изображали собой конкретных лиц. Об этом говорит также несомненно портретный облик женской головы, с близко поставленными глазами, прямым носом, несколько скорбным выражением слегка вы пяченных губ. По устному замечанию антрополога М. В. Витова, лицо скульптуры довольно верно воспроизводит характерный для местного населения тип. Мужское лицо, в отличие от женского, сохранило следы раскраски. Стилистически головы решены различно. Голова деда вырублена топором, очень схематична и напоминает собой примитивные деревянные идолы, найденные при раскопках на Севере и Урале.
Голова «тети Ани» находит довольно близкие аналогии среди новгородских находок. Например, скульптурная голова XII века, по описаниям археологов, имеет продолговатое лицо с высоким лбом, прямой нос, тонкие губы, «наглое и язвительное выражение лица». Техника резьбы в обоих случаях сходна: тонкая и мелкая разработка деталей, тщательное заглаживание поверхности. По утверждению А. В. Арциховского, новгородская голова имеет портретный характер. В отличие от чарозерской она миниатюрна по размеру, а ее стержень был укреплен на особом постаменте. Таких головок на постаментах найдено в Новгороде немало. По мнению авторов находок, «они служили для украшения помещений или были связаны с культом домовых». Последнее, по-видимому, является более правильным.
Можно предположить, что древние изображения домашних божков или домовых развивались двояким путем. С одной стороны, сохранялась традиция портретных изображений, причем наиболее естественным было изображать голову в натуральную величину. Такие монументальные изваяния слились, вероятно, с более древней формой столбов-идолов. С другой стороны, «настольные» фигурки превратились постепенно в детали бытовых предметов (стамики, стоячки швеек и т. д.) или в игрушки. Среди новгородских головок есть обобщенные геометризованные по форме изображения, которые приближаются по характеру резьбы к позднейшим куклам. Особенно интересна небольшая скульптура на подставке, изображающая голову барана.
Культ предков и культ домовых, как известно, зачастую сливались воедино. Так, по сведениям М. И. Артамонова, обследовавшего район Мологи в 1926 году, «представление о домовом и дворовом еще живет в широких массах, и представляются они как бы двойниками хозяина». В Дмитровском районе Московской области домовые «Хозяин» и «Хозяйка» именовались «Иваном да Марьей» и призывались на помощь при постройке дома. Возможно, что чарозерские головы являлись именно такими образами, воплощенными в скульптурную форму.
На одной из вельских швеек, датированной 1862 годом, «Хозяин» и «Хозяйка» изображены высоким рельефом по сторонам стержня. В облике этих словно прилепленных, большеголовых и коротконогих фигур, утвержденных на особых полочках, есть нечто близкое к романской пластике. Они симметричны, фронтальны, их руки согнуты в локтях, на головах круглые шапки. Фигуры бдительно «охраняют» справа и слева швейку, в стояке которой угадывается скрытое изображение дерева с птицами. В большинстве случаев изображение человеческого лица или фигуры на швейках выполняется заглубленным рельефом и получает более конкретный характер.
Парные изображения домашних божков обычны у народов Сибири, например остяков. Резные идольчики расставляются в почетном углу. Взамен идола в красивый угол ставят в особых случаях сноп и ветку.
В отличие от круглоголовых русских реликтов идолы охотников и оленеводов имеют чаще всего клинообразно заостренную форму головы. Если подбородок также заострен, лицо получает вытянутые ланцетовидные очертания. Резкие грани-срезы, идущие наискось, строят логичную и пластически цельную форму головы. Некоторые приемы, например объединение глазных впадин и рта в общую выемку или, напротив, соединение лба, носа и губ в единую выпуклость, заставляют вспомнить фантастические маски Африки и американских индейцев.
Связь резных узоров с древними символами много раз отмечалась в литературе. Контурные круги, ромбы, квадраты, иногда перекрещенные диагональными бороздами, служили символом солнца. Волнистые линии и зигзаги — возможно, символы воды и т. д.
В народном говоре на реке Устье между Красноборском и Шенкурском как струя воды, так и зигзагообразная линия назывались «тороцком».
Почти все элементы народной контурной резьбы встречаются уже в деревянных находках из Старой Ладоги и Новгорода VIII—XV веков.
Примером сохранения древних мотивов в плоскоузорной резьбе могут служить северные прялки, чаще всего изготовлявшиеся из корневищ ели (так называемые корневухи). Прялку девушке обычно дарил жених, делая ее большей частью сам, и в ее изготовление вкладывал все свое мастерство. С прялкой были связаны определенные обряды. Жених, сватаясь, снимал с прялки невесты кудель и сжигал ее в знак того, что девичество уже окончилось. Прялка нуждалась в «защите». По олонецким поверьям, если пряха оставит свою пряслицу (прялку) без молитвы, то ночью придет Мара и изорвет пряжу, а кудель испортит. Символические знаки и были своего рода «молитвой)), нанесенной на поверхность предмета.
В наиболее архаичных вологодских прялках XIX века широкая лопастка почти не имеет узоров. Поверхность ее оставлена гладкой, и на этом фоне отчетливо, порой даже зловеще проступают контуры крупных, лаконичных порезок символ лического типа. Обычный мотив: вытянутый по вертикали треугольник, увенчанный кругом или птицей. В других случаях это группа из трех или пяти симметрично расположенных кругов. Часто встречается рисунок в виде нескольких горизонтальных полос, состоящих из различных зигзагов, борозд и кругов. Над горизонталями порой располагается группа торчащих вверх треугольников или композиция из кругов. Среди геометрических элементов бывают вкомпонованы двуглавые птицы и кони, симметричные фигуры оленей. Есть основания полагать, что по крайней мере один из древнейших типов прялок имел когда-то на лицевой стороне лопастки развитую композицию: в центре помещалось схематическое изображение дерева — Берегини с головой-солнцем и птицами-ветвями на голове. По сторонам размещались кони-олени. В дошедших до нас образцах элементы этой композиции утратили прочную связь, рассыпались и превратились в орнамент.
Пережитки понимания орнамента и рисунков на предметах и вообще всяких узоров как магического средства защиты, привлечения на помощь добрых сил отразились в народном языке. Само слово узор сохраняет в северном говоре значение присмотр, надзор. Противоположный смысл имеет слово призор, которое означает порчу злобным, завистливым взглядом.
Нельзя считать основной причиной длительного сохранения на Севере древних мотивов умственную темноту крестьян. Суровые поморы, не знавшие крепостного права, были людьми грамотными, бывали в городах, плавали в «Норвегу». Правильнее предположить, что решающее значение имела стойкость традиций у северного крестьянства, особенно у старообрядческой части населения, последовательно боровшейся за сохранение старинных форм. Большую роль, сыграло, по-видимому, тесное общение с нерусским населением, у которого отчетливее проявлялись пережитки древних верований и обрядов. «Общие исторические судьбы, еще со времен Древнего Новгорода связавшие русское население Приладожья, Прионежья и Беломорья с карельским, обусловили близость изобразительного искусства обоих народов)). Несомненно, такая близость существовала и в отношении народностей восточных районов края — коми, ненцев. Не случайно именно в этих районах собраны наиболее интересные и архаичные. реликтовые памятники северно-великорусской и коми-зырянской резьбы.
Обилие в народной резьбе Севера древних культовых пережитков способно внушить мнение о ней как об искусстве мертвенном, давно иссякшем. Может показаться, что мрачный дух шаманства пронизывает все творчество, лишая его радости, превращая художника в заклинателя, в колдуна, для которого не существует живого наблюдения, полета фантазии, сознание которого заковано в вековечный, нерасторжимый круг первобытных верований и обрядов. При более широком рассмотрении картина оказывается не столь унылой.
Анализ памятников резьбы XVIII—XIX веков показывает, что древняя символика живет главным образом как рабочий принцип компоновки, как наиболее отточенный, отстоявшийся веками прием организации материала. В древних схемах достигнуто идеальное соответствие между максимальным содержанием и минимальной формой. Ээтот пластический «язык дерева» сохраняется так же стойко, как язык пословицы, «язык» тканого узора, где символический узор из квадратов рождается из самой техники ткачества. Священный символ в изобразительном творчестве почти всегда также — закрепленный формальный прием, разрешение технической и художественной задачи. Так, например, все скульптурные символы — обереги на доме и в нем — конструктивно необходимые элементы. Органичная изогнутость «курицы» обусловлена ее функцией несения водостока и тем, что она всегда изготовляется из «куриной ноги», то есть еловой жерди с корнями. И пока существует «самцовая» конструкция кровли, курица остается ее верным, самым лучшим стражем, потому что наилучшим образом укрепляет ее конструкцию.
Идея защиты — один из главных смысловых аспектов традиционной народной пластики. Большая часть скульптурных образов выросла из древних охранительных символов: «сторожевых)) коней, птиц, львов и т. д. Эти маленькие стражи оберегали сосуды, инструменты, особенно ткацкий стан, печь, орудия женского ремесла, углы и крышу дома, дверь, окно, лодку, телегу, мебель. Располагаясь по четырем углам люльки, они бдительно охраняли сон младенца. Голова коня и голова предка-покровителя взаимозаменяются и размещаются в одних и тех же местах.
Характерно, что в русской деревне почти полностью отсутствуют пластические изображения, связанные с языческой идеей плодородия. С другой стороны, и христианская символика, даже в виде простейших крестов, в крестьянской резьбе встречается редко. Это искусство в том виде, как мы его знаем, наполнено какими-то осколками культов, отблесками былой веры, забытыми символами. Мифологическое содержание образов давно выветрилось и стало областью предания.
Иногда считают, что народное искусство равномерно и плавно устремляется вперед, все время медленно прогрессируя. На самом деле поток изобразительного фольклора неровен. В нем есть наряду с быстринами водовороты, попятные течения и мертвые застойные заводи. В те годы, когда подмосковный игрушечник изготовлял Скобелева на коне, на берегах Печоры еще царила эпоха Древнего Новгорода. Традиционные языческие образы — пример рецессивного явления. Преследуемые и изничтожаемые, они ушли в глубину народной памяти, притаились в тишине доски и ткани, в невзрачных, серых символах, в неразборчивой загадочности условных знаков. Погружаясь в толщу, древние образы не тонут, не гибнут, но расплываются и теряют контуры, подчиняясь техническому приему и предметной форме. От всадника остается лишь закорючка на конце бруса, но образ жив. Он получает новый толчок развитию с появлением в деревне, скажем, лубочных всадников. Ушедшая с лица вещи Праматерь опять появилась, словно получив права гражданства, но уже в обличье Барыни. Ампирные львы воскресили полузабытых владимирских зверей.
Избирательность народного искусства проявляется в том, что из обилия новых мотивов и форм отбираются и усваиваются только те, которые соответствуют древним прообразам. Выезд на тройке, возможно, связался с образом солнечной колесницы. Даже в современных украшениях домов в пригородных деревнях, где, казалось бы, давно исчезли связи с традицией, из новых мотивов отбираются такие, которые в чем-то (в образной сути, в композиции) близки к старым. Звезда или солнце над фронтончиком. Всадник, хотя и выпиленный лобзиком или вырезанный из жести. Изображение Чапаева на коне или Медного Всадника, венчающее князек взамен былого охлупня. Лежащие симметрично звери, хотя уже не языкастые львы, а нечто более «современное». Голуби взамен старых «кутошек». На огороде, на высоком месте ставят игрушечный деревянный самолет с вертушкой-жужжалкой — отголосок резной ажурной флюгарки.