Русский Фольклор

Начало: Предыстория народной деревянной скульптуры
Тотемы и идолы
Предыстория народной деревянной скульптуры
А.К.Чекалов Издательство «Искусство», 1974 г.

Дом на территории Музея-заповедника Кижи. Рубка в обло.

Видимо, совсем не случайно в северной народной резьбе по дереву и росписи из многих деревьев чаще изображается ель, часто с птицами наверху. Данный мотив достаточно широко распространен на огромном пространстве от Восточной Сибири до самой Норвегии. Изображение ели нередко заменяется ромбом либо треугольником, а в деревянной скульптуре этому соответствует своеобразная пирамидальная ярусная башенка. На лопастках многих вологодских прялок дерево-ель растёт из солнечного круга либо квадрата (прялки из районов Вельска). Изображение дерева часто встречается в рельефной и контурной резьбе, сливается с привычными мотивами травных или цветочных узоров, а также, в вещах XIX века, иногда с лавровыми ветвями.
Единая схема мотива дерева в резьбе почти не прослеживается. Это один из наиболее растворившихся образов, слившийся с христианским «Райским деревом», с букетом, тюльпаном, виноградной лозой, вазоном, а также с идольским столбом, ярусным стержнем, резным ромбом и кругом. Для стилевых решений XVII—XVIII веков характерно геральдическое решение: два зверя или птицы по сторонам ствола. Иногда это лев и единорог, расположенные по бокам пышного дерева с густыми, разветвленными корнями. Под сенью дерева разворачиваются галантные сцены в духе пасторальных песен про «сад-зелено-виноградье». В пряничных досках XVIII—первой половины XIX века узорное дерево разрастается в богатый орнамент. В конце XIX века лиственное округлое дерево уступает место геометризованной елке. Эти елочки чаще всего обособляются от системы узора и даются как особый сюжет «на полях» прялки или валька. Иногда, например в прялках Поморья, эти деревца натуралистически прорисовываются острым контуром, причем изображаются метелочки корешков и птицы на вершинах. Такие елочки с птицами обычны в северных вышивках, причем дерево нередко сливается с фигурой стоящей «барыни» (богини?). Чем архаичнее вещи с геометрическими порезками, тем сильнее выявлен в них мотив елки и птиц, как, например, на прялках XIX века с Вычегды в Сольвычегодском музее и на прялках из глухих районов Кокшеньгского края, хранящихся в Гос. музее этнографии. В районе Пермогорья-Черевкова на Северной Двине мотив дерева получил рельефную разработку. Отсюда происходят, по-видимому, известные вещи с «пальчатой» резьбой (кровати, стулья, скамьи, свечные ящики). Ранние образцы этого рельефа относят к XVIII веку, хотя большая часть, вероятно, изготовлена в конце XIX — начале XX века, может быть, по заказу скупщиков, снабжавших музеи и коллекционеров русской древностью. В этих композициях опять-таки господствует мотив дерева с множеством птиц на ветках. Иногда помещено семь уток, как и в сибирских изображениях этого же сюжета. Число семь, как известно, считалось еще недавно священным у нерусских народностей Севера. Семь поперечных борозд вырезано на «лесном шайтане» из Сургурского района. Этому еловому идолу, стоявшему у дороги, поклонялись ханты.
Возможно, с пережитками культа дерева следует связывать широко распространенные на Севере построения в виде столбика с поперечными зарубками, отрогами, завитками, иногда оформлявшимися в виде птичьей головы. Так решаются, например, стержни вологодских швеек-корневух XIX века. Решетчатые ажурные шевроны на тех же швейках и на некоторых весьма архаичных сосудах-птицах проще всего объяснить родством с тем же древесным мотивом. Интересно, что и здесь, как в «лесном шайтане», число ярусов тяготеет к семи.
Возможно, что с образом дерева связывались поминальные и обетные кресты, достигавшие громадных размеров и украшавшиеся полотенцами и ленточками, как особенныесвященные деревья. Хочется предположить даже, что причудливая форма известного Людогощинского креста XIV века, процветающая лапами-отрогами и мелкими веточками-крестиками, косвенно связана с глубоко народным мотивом благодатного дерева.
Следует вспомнить также многочисленные погосты Севера, например в Заонежье, где почти непременным дополнением к церковной постройке является старая ель или группа елей. Сходство шатрового храма с елью, может быть, не так уж случайно.
Традиционный мотив дерева с птицей на вершине еще живет в северной деревне. Он часто встречается в глиняной игрушке Каргополя и Дымки. В резной деревянной скульптуре В. Афанасьева, работавшего в 50-е годы XX века в Белозерском районе, черные птицы, сидящие на массивных кронах, поражают неожиданным архаизмом, хотя сам резчик, по его словам, никакого символического смысла в изображение не вкладывал.
Возможно, что с культом деревьев связано особое отношение крестьян к материалу: стремление использовать его целиком, выискать готовую, «самородную» форму, сохранить природные очертания. Можно предположить, что пассивное следование материалу отражает древние религиозные запреты. Этим объясняется, видимо, и болваноподобная, почти не обработанная форма идолов. Чрезмерно усердная обработка могла бы нарушить скрытую жизнь дерева, убить в нем спящего бога.
Этим, возможно, объясняется не только полуобработанность идолов, ставившихся на склонах гор и на берегах рек и словно растущих из земли, но и замкнутая, столбовидная форма известных церковных статуй Николы и Параскевы Пятницы, особенно почитавшихся на Севере. Скульптура Николы из села Сретенского, опубликованная Н. Серебряниковым, почти не отличается по формам от простейшего идола: та же угловатая обрубленность, отсутствие рук и ног, сохранение природных очертаний древесного столба. Впрочем, о деревянных идолах речь пойдет дальше.
Общеизвестно, какую важную роль в русском и вообще в европейском народном искусстве играли образы животных и, разумеется, птиц. С ними тесно связывалась сложная система человеческих представлений и верований, всегда в основе которых лежало обязательное поклонение силам природы.Самыми древними и наиболее распространенными были образы коня и птицы, и нередко оленя.
В своем наиболее раннем, первичном значении эти существа олицетворяли космогонические представления и стихийные явления. Конь являлся символом солнца. Лебедь или утка связывались с водной стихией или небесными силами: громом, тучами. Олень, по представлениям древних кочевников Севера, был сыном солнца и первое оленье стадо спустилось с облаков. Птица — символ весны, что отразилось в «пекарской» скульптуре известных жаворонках из теста.
Вместе с тем птица — это образ судьбы, символ беды и радости, тревожная весть и горестный вопль. Крик птицы — к несчастью. Но это и солнечный петух, прогоняющий ночную нечисть. Это — сама природа, сказочный Феникс, возрождающийся, чтобы умереть.
Со временем живые существа стали духами-покровителями человека и его очага. У карел утка считалась покровителем семейной жизни и домашнего благополучия. У ненцев водяная перелетная птица, которая считалась улетающей ежегодно к богу Нуму, посвящалась в качестве покровительницы ребенку. Птичья и конская голова являлись магическими оберегами. По сибирскому поверью, «курица и конь на крыше — в избе тише». В устьянских свадебных причетах личный дух-покровитель невесты, называемой Красотой, представлялся в образе птицы, враждебный дух Шамшура-Кикимора — в виде чудовища со змеиными глазами и звериными когтями. Один из главных образов фольклора — человек-птица. Еще совсем недавно старики карелы считали, что нельзя убивать лебедя, потому что это — превращенная женщина. Образ птицы в народных песнях и сказках связывают непосредственно с живым человеком. В Сольвычегодском уезде девушки пели: «Селезня я любила, кафтан ему купила». На Мезени во время зимних вечеринок вызывали танцующих: «Уточка, поплавай-ко, сизая, со селезнем». У ненцев во время смотрин совершался обряд «уточка», причем уточкой именовалась невеста.
Образ коня особенно богат смысловыми слоями. Красный конь-Солнце ладьей плывет поверх крыш, летит тяжелой птицей с деревянными крыльями. Конский череп — судьба, и конский топот — погибель. Конь — мускулистая сила плоти и бег времени. Конь — венец дома, без него дом словно обезглавлен. Коньки покоятся на крестах и придорожных часовнях, на киотах и кровлях храмов, в форме конька вырезают рубель и рубанок. Конек — логичное и образное завершение всякой протяженной формы, необходимая концовка в композиции.
Конь — древнейший образ, стоящий у истоков славянской культуры, на том рубеже, где она смыкается с миром кочевников, степными ордами скифских и сарматских племен. С конем и позже отождествляла себя Русь: дикими табунами, крылатыми тройками летела через равнины, кобылкой Микулы тянула тысячелетнюю лямку, ворочая камни деревянным рогом сохи. Утверждала победоносный знак всадника на окраинах земли. Деревянный дом Севера построен «конем». В его образе есть нечто от древнего корабля с резной головой животного на форштевне. Вместе с тем в нем угадывается как прообраз походная кибитка кочевника.
Конь горделивый и усмехающийся, скачущий, плывущий, загорающийся огнем рождается из построения архитектурной формы. Конь громоздится на крыше или с усилием везет ковш, в пропорциях сходный со зданием. Конь становится кронштейном и несет на себе тяжкое тело печи, легкой спиралью оттеняет ее черное жерло, пристроившись к печному столбу. Деревянные табуны «пасутся» и «работают» в доме: возносят язычок пламени над светцом и охраняют, застыв попарно, пролеты ткацкого станка. Цепочкой, вереницей кораблей плывут они по деревянному руслу доски и святотатственно круглят языческие силуэты по бокам убогой божницы.

Продолжение: Предыстория народной деревянной скульптуры 3